Владимир Винниченко - Золотые россыпи (Чекисты в Париже)

Мик встаёт, грубо обнимает Лесю за плечи, отталкивает от себя и злыми, стеклянно-блестящими глазами впивается в её лицо. Потом приникает губами к её губам. Леся не двигается и покорно стоит, откинув голову назад.

Наконец Мик отрывается от неё и снова садится на стул, положив голову на руки.

Леся тихо гладит его голову одной рукой, а другой вынимает из кармана манто плотный конверт и кладёт его под схему.

— Ну, прощай, дорогой. Прости меня. Ты на станцию не поедешь? Мне уже пора.

Мик берёт её руку, прижимает к губам и нежно, беззвучно покрывает поцелуями. Потом выпускает и, не поднимаясь, тихо говорит:

— Иди.

Леся наклоняется и целует его голову и лоб.

— Скажи ему, Леська: я у него золота не отнял. А он моё золото отобрал. Пусть же… бережёт его. Иди скорее.

Леся ещё раз крепко обнимает его голову и поспешно выходит.

Мик долго ещё не поднимает голову со стола. Наконец, приподнявшись, он левой рукой наливает водку в стакан и залпом выпивает. Потом медленно встаёт и тупо оглядывает всю комнату. Увидев схемы, он осторожно, тщательно складывает одну из них и принимается за другую. Вдруг видит конверт. Без адреса. Толстый. Откуда?

Разорвав, Мик вынимает письмо. В нём какие-то деньги, тысячные, несколько купюр. Что за чёрт? От кого?

« Мик, мой бедный, дорогой товарищ, брат мой! Когда ты прочтёшь это письмо я буду уже далеко от тебя, и ты не сможешь сказать мне: «Гм!» — и отругать меня за маленькую нашу помощь. Прими её без гнева, как братскую услугу в нужде (никогда не простила бы тебе, если б ты отказался теперь от моей помощи). Верю, ты вскоре вернёшься на Украину и найдёшь там те золотые россыпи и то «Ателье Счастья», которые так трогательно ищешь здесь. Приезжай, Мик! Встретим тебя, как брата и дорогого друга, и станем вместе со всеми, насколько хватит сил, воздвигать другое ателье счастья. Горячо, горячо обнимаю тебя и целую.

Леся ».

Мик быстро считает деньги. Пять тысяч франков. На сероватых, исхудавших щеках его сквозь давно не бритую белокурую щетину проступает тёмная краснота. Он выхватывает часы, торопливо заталкивает деньги в конверт, а конверт в карман. Схватив коверкотик и шляпу, выбегает из комнаты и, летя по лестнице вниз, одевается.

За несколько минут до отхода поезда по перрону бешено мчится какой-то долговязый субъект со стеклянно блестящими глазами и, бесцеремонно расталкивая людей, заглядывает в окна вагонов. В одной руке у него разорванный конверт, в другой — измятая шляпа. Пальто расстёгнуто, на лбу крупные капли пота.

Неожиданно, узнав кого-то в окне, он опрометью бросается к нему. В это же мгновение поезд медленно трогается с места. Кто-то хочет удержать субъекта сзади, но он яростно вырывается, подбегает к окну, откуда взволнованно машут ему руками красивая дама и господин с бородкой.

Догнав окно, он подпрыгивает и тычет в руку ошеломлённому господину конверт. И, запыхавшись от бега, кричит:

— На этот раз, Леська, ты ошиблась: я не продал бы тебя и за все золотые россыпи! Деньги эти — не мои! Прощай, Леся!

Он взмахивает шляпой, высоко подняв её над головой какой-то дамы с заплаканными глазами. Леся и Нестеренко высовываются из окна.

Неожиданно приставив шляпу и руку ко рту, Мик кричит на весь перрон:

— Привет Украине! Слышала?

Дама с заплаканными глазами испуганно отшатывается, как бумажка под порывом ветра, все люди непонимающе оглядываются на странного человека, но он этого не замечает: жадно поднявшись на цыпочки, смотрит вслед поезду. Из одного окна высунулась женщина и несколько раз кивнула ему: слышала.

Сен-Клер — Сен-Рафаэль. Октябрь 1926 — октябрь 1927

В одной критической статье, написанной на Украине в конце 20-х годов, сказано весьма непринуждённо:”С точки зрения марксистской социологии и литературной критики Винниченко ещё совсем не изучен. Может, это и понятно, поскольку нам приходилось скорее сталкивать его с исторической арены, как бревно на пути пролетарской революции, нежели исследовать его историческую роль, тем более в искусстве” [16] А. Річицький. Літературні етапи Вінниченка. Цит. по изданию: В. Вінниченко. Записки кирпатого Мефістофеля. Книгоспілка. Харків — Київ. 1930. .

До исследований такого рода — в нашей стране — дело не доходило долго (ситуация меняется к лучшему только в самое последнее время). Что же касается "сталкивания”, оно было осуществлено последовательно и чётко. А между тем речь идёт о выдающемся украинском писателе и мыслителе XX века.

Читатель мог познакомиться с отрывками из Дневников Владимира Винниченко (опубликованы в № 12”ДН” за 1989 год). Им была предпослана обстоятельная статья М. Жулинского "Человек, распятый на кресте политики…” — в названии этом точно отражена противоречивая и многотрудная судьба художника и гражданина, жившего в безжалостное время, на сломе эпох. Его повседневное бытие в дореволюционной России — нелегальщина, аресты, тюрьмы, ссылки, побеги за границу, эмиграция (что не мешало напряжённой литературной деятельности) — обычное бытие социал-демократа. Подчеркнём только: украинского социал-демократа, каковым убеждённо считал себя Владимир Винниченко. Это слово и определило всё течение его дальнейшей жизни.

После революционных событий 1917 года в движение пришли таившиеся до поры до времени политические силы. Когда была провозглашена независимая Украинская Народная Республика, В. Винниченко возглавил правительство — Генеральный секретариат, стал автором первых Универсалов, где формулировались принципы нового государственного образования; он ушёл в подполье после оккупации Украины германской армией и частями марионетки-гетмана Скоропадского, был арестован и тут же (!) выпущен под напором общественного мнения, возглавил народное восстание против оккупантов, встал во главе Директории, нового правительства УНР и… вскоре отошёл от политики и уехал в эмиграцию. Вскоре прекратила своё существование и УНР. Все эти противоречивейшие события развернулись на протяжении немногих месяцев, они ждут ещё своего исследования, ибо обросли бессчётным числом политико-идеологических мифов. Что же касается самого Владимира Винниченко… Известнейший беллетрист, возглавивший народный бунт, — не слишком ли романтичен этот сюжет для такой жёсткой реальности, как политика? Мне довелось читать винниченковские Дневники 1917–1919 годов — сколько там изящных словесных пассажей, блестящих портретных и пейзажных зарисовок, сколько в них благородства мысли и при этом художнически неадекватной реакции на действительность! Интеллектуал, оказавшийся в лидерах общественного движения именно потому, что яснее других провидел ход истории, и не способный на практике реализовать свою субъективно честную и привлекательную программу, — только ли для того времени эта беспощадная коллизия?