Пауль Куусберг - Происшествие с Андресом Лапетеусом

Роогасу было тяжело смотреть на Лапетеуса. На его волнение, горе, страх. Но какая-то нотка в словах Лапетеуса звучала надтреснуто. Самосожаление? Попытка растрогать его? «Нет, он просто несчастен», — подумал Роогас.

— Прежде всего поправляйся. Это самое важное. Беспокоиться о судебном процессе еще рано. Прокуратура и суд не так уж бессердечны, как думают. Прежде всего они справедливы, почему же вдруг к тебе отнесутся жестоко?

Лапетеус жадно вбирал слова Роогаса. Но ему казалось, что Роогас ничего для него не сделает. Посочувствует и этим ограничится. Что-то кольнуло его. И впрямь — старые товарищи бросили его. Даже Роогас, которому он помогал и которого защищал своим авторитетом.

— Теперь… мне… все… ясно, — сказал Лапетеус, делая долгие паузы между словами.

— Я говорил с твоей женой, — произнес Роогас. — Она о тебе беспокоится.

Лапетеус негромко заметил:

— Я предложил Реэт развестись.

Роогас не понял, почему Лапетеус сообщил ему об этом.

— Еще… до несчастья… мы говорили… о разводе… Наш… брак… не был так… гармоничен… как думают.

Майору Роогасу стало еще труднее смотреть на Лапетеуса. Их разговор продолжался недолго. Был, правда, один вопрос, который Роогас хотел задать, но побоялся, что это плохо подействует на больного. Пусть Лапетеус сперва поправится. Когда наступит подходящее время, он спросит, откуда Лапетеус узнал, с кем он столкнулся. Роогас должен спросить об этом. Обязательно должен. И тут он обнаружил, что больше не чувствует себя виноватым.

Лапетеус действительно говорил со своей женой о разводе еще до аварии. Произошло это после празднования дня рождения Реэт.

На вечере все было как обычно.

Жена уговаривала гостей кушать и выпивать, ей спели «Да здравствует» [17] Традиционная эстонская песня с пожеланием долгих лет жизни. .

Лапетеус наполнял рюмки и пил свою до дна. После пятой или шестой он положил руку на колено сидевшей рядом жены профессора. Она не оттолкнула его.

Реэт флиртовала с Хаавиком.

Профессор Саммасельг говорил Муруку:

— Американцы исследовали сотни препаратов и пришли к выводу, что растительное масло самое действенное средство против склероза. Я рекомендую вам, друзья: откажемся от животного масла и мяса и перейдем на оливковое и подсолнечное масло.

Лапетеус убрал свою руку и сразу ощутил на своей ноге легкое прикосновение.

Мурук разглагольствовал:

— И газеты пишут, что в Астрахани и Рязани меньше сердечников, чем в Эстонии, Почему, спрашивают они, и отвечают: в Эстонии много едят животных жиров — шпика, свинины, масла, яиц…

— Это правильно, очень правильно. Могу вас заверить…

Мурук не дал договорить перебившему его профессору Саммасельгу.

— Извините, я еще не кончил, — зло сказал он. — Сало, шпик, свинина, масло, яйца… Из-за излишнего употребления сала, шпика, свинины, масла и яиц инфаркты и инсульты. В три раза больше, чем в Астрахани и Рязани. Но почтенные медики не учитывают, каково состояние нервов у среднего эстонца. Одна власть приходит, другая уходит, один уклон кончается, другой начинается, все смешалось, нет ничего твердого и постоянного. Что это значит для нервов, уважаемый профессор? Играют на нервах, на нервах народа. А обвинить во всем масло и свинину проще всего.

Лапетеус подумал, что Мурук все извращает и нужно бы прищемить ему язык, но не стал утруждать себя.

— Не стоит говорить о таких мрачных вещах, — засмеялся Хаавик. С годами его лицо несколько обмякло, но еще сохранило моложавость. — Будем так же веселы, как всегда радостна и оптимистична наша новорожденная. За здоровье очаровательной хозяйки!

— Мрачные вещи, — пробурчал себе под нос Мурук, который немного побаивался Хаавика. — Ничего больше не понимаю. Если бы к маю и к октябрю на площади Победы не вывешивали портретов, то никто бы не знал, на кого можно и на кого нельзя опираться.

Профессор захихикал.

— До этого я не додумался. Портреты, гм… Действительно, замечательный барометр. В отношении растительного масла вы ошибаетесь. Нервная система, конечно, но… Между прочим, мы и в других делах грешим против своего здоровья. Гулять, есть, ложиться спать нужно точно. По часам. Что говорит учение Павлова? А сам Павлов! Точность до минуты. Сколько он прожил!

Андрес Лапетеус насмешливо заметил:

— Прогулка, еда, сон… Вы забыли самое главное — работу.

— Вы правы. Работа, конечно, работа должна занимать центральное место. Но и в работе огромное значение имеет точность. Никогда нельзя прямо с работы мчаться к котлетам. Голова еще гудит от мыслей, а ты торопливо глотаешь куски. От такой еды пользы нет. Организм нужно в прямом смысле слова подготовить к еде. Перед обедом — отдых. По крайней мере минут двадцать пять — тридцать. Минимум. Успокаиваются мысли. Подождем, пока сердце войдет в нормальный ритм. Тогда, пожалуйста, садитесь за стол.

Жена профессора по-прежнему прижималась к ноге Лапетеуса коленом.

Лапетеусу стало скучно. Он уже давно заметил, что больше его ничто не интересует. Не волнует и то, что жена профессора, видимо, готова на все. Лапетеус не следил за разговором, который до тех пор, пока среди гостей сидел профессор, шел о здоровье. Потом Саммасельг изнемог от вина и жирных закусок. Лапетеус уже заранее знал, кто может что сказать. Раньше он чуждался знакомых Реэт. Они казались ему пустыми мещанами, несмотря на звания доцентов или профессоров. Теперь он свыкся с ними. На вечеринках, которые Реэт охотно устраивала, Лапетеус крепко напивался и пытался оскорбить свою жену, которую в пьяном виде не терпел. Реэт знала это и уходила в таких случаях спать в другую комнату.

Больше они не нуждались друг в друге, это Лапетеус понимал и в трезвом состоянии. Вся их совместная жизнь стала только привычкой. Иногда среди монотонных дней выдавались деньки поярче. Один из таких дней был тогда, когда старания Лапетеуса увенчались успехом, и они, продав «Победу», купили новенькую «Волгу». Тогда оживление длилось несколько дольше. Лапетеус назвал Реэт замечательной женщиной, а Реэт после многолетнего перерыва снова сказала ему «железный человек». Но потом все опять пошло старым путем.

Порой Лапетеус с ужасом думал, что не только отношения с Реэт, но и вся его жизнь превратилась в сплошную привычку. Он был по-прежнему требователен к себе и подчиненным, его считали толковым директором, и он успокаивал себя этим, но все же время от времени ощущал, что все это самообман. И сейчас приближался такой момент. Лапетеус боялся минут, когда он был не в силах оправдывать себя. Когда он неопределенно ощущал, что не стал вершителем больших дел из-за своего «я», чье благополучие, чей покой он всегда считал наиболее существенным. Он работал старательно потому, что на лодырей смотрят косо. Если бы он не боялся, что отступление повредит его репутации, он ушел бы из развалин дома. У него не было своей великой цели, во имя которой он мог рисковать. Значит, он был не лучше Мурука или Саммасельга. Он остался чиновником. Только чиновником. Такие люди не ведут жизнь вперед…