Пауль Куусберг - Происшествие с Андресом Лапетеусом

Роогас считал, что отблеск все же мог быть виден. Из какого-нибудь укрытия, вход в которое был плохо замаскирован. Сейчас Роогасу казалось, что Лапетеус держался совсем не так, как раньше. Много говорил, пытался всем понравиться. Смотреть на это было неловко.

— Не могу поклясться, был ли у фрицев там костер, или свет падал из окна какого-нибудь подвала, но отблеск я заметил. Возможно, что я все же ошибался, — тот, у кого жажда, на каждом шагу видит в пустыне оазисы. Столько, как в ту ночь, я ни раньше, ни после, никогда не думал. В голове кружился какой-то вихрь.

— А я дремал, — вставил Паювийдик. — Когда другие открывали огонь, я тоже стрелял. Потом опять дремал. В промежутках жевал последний сухарь, горбушка попалась. Кто-то рядом, кажется Этс — утром его уже не было в живых, — дал очередь из автомата. Я с испугу проснулся, корка выпала изо рта. Вот было жалко. Поискал на ощупь, не нашел. Злость забрала. Когда обер-егери стали подползать, я палил так, что некогда было заряжать.

— А я не мог заснуть, — отозвался Пыдрус. — У тебя, Паювийдик, крепкие нервы. Положение было критическое. Знали б немцы, что нас оставалось так мало, мы бы здесь сейчас не пировали.

— Я представлял себе войну совсем иначе, — оживился Роогас. — Историю войн я знал как свои пять пальцев. Мог в любой момент сказать, каково было соотношение сил и расположение войск под Верденом или почему Наполеон проиграл сражение под Ватерлоо, Рылся в немецкой и французской военной литературе. В сороковом году проглотил огромную кипу книг и статей, разбиравших бои Красной Армии, советскую стратегию и тактику. Уставы я помнил, как верующий катехизис. Боевые порядки отделения, взвода, батальона, полка, дивизии — в наступлении и обороне — по уставу и предписаниям были мне ясны, как школьнику дважды два. Я считал, что война — это организационная точность, строгий учет огневой силы, умелое использование местности, тщательно подготовленные и отработанные планы операций и многие другие чисто военно-технические вещи. Но я не мог предвидеть того, что утеря куска хлеба разъярит солдата, которому и в голову не придет отступить. По всем правилам немцы должны были уничтожить нас за час.

Паювийдик засмеялся.

— Люди добрые, не нужно так уж слово в слово верить всему, что я ни скажу.

— А я и не верю, — произнес Роогас. — Но твой случай хороший пример тех факторов, которые я научился учитывать и ценить только в ходе самой войны.

Какое-то время каждый был занят своей тарелкой.

Разговор снова заглох.

Вдруг Паювийдик спросил:

— Послушай, капитан. Нет, младший лейтенант. Тогда у тебя под подбородком поблескивал всего один кубик. Да ладно, звания не важны. Скажи-ка, думал ли ты в ту ночь, о которой мы все время говорим, что ты когда-нибудь будешь жить так, как сейчас?

Лапетеус немного смешался.

Паювийдик дополнил:

— Что у тебя будет свой дом и машина, что станешь директором и так далее.

— Я воевал не за директорское место и не за дом, — сдерживая раздражение, ответил Лапетеус.

— Спасибо, капитан. Не сердись. Я и сам понимаю, что спросил невпопад. Кто из нас сумел бы так точно представить себе жизнь после войны? Может быть, только Хаавик, но его сейчас нет здесь. Кажется, я снова скажу, тем больнее мне чувствовать, что в действитель-стороны это будет нечестно. Не понимаю я, почему ты захотел меня видеть. 'Почему ты раньше не хотел меня видеть, это я немного соображаю. Чем дольше я здесь сижу, тем больнее мне чувствовать, что в действительности я тебе не нужен. Что ты пригласил меня не ради меня, а ради самого себя. Но что толкнуло тебя на это? Вот чего моя башка не соображает.

— Жаль, — губы Лапетеуса дрожали, — жаль, что ты так понимаешь меня.

Лапетеус готов был спросить у остальных, думают ли они так же, но инстинкт, всегда защищавший его от неприятностей, удержал язык.

— Налей себе и мне, капитан, — сказал Паювийдик. — Всем налей. Помиримся. Я, конечно, глупо спросил. Так. Выпьем, парни! Закуска хороша, водка холодная, чего мы киснем. Вперед, гвардейцы!

Они пили еще, но Лапетеус ясно понимал, что все напрасно. Эта встреча ничего не даст ему. Вечер провалился. Они чужие. Никто не хочет его понять. Ни Пыдрус, ни Роогас, не говоря уже о Паювийдике. Хельви не пришла, Хаавик уехал. Отсутствие Хаавика не задевало Лапетеуса. Виктора он видел сотни раз. Сейчас Лапетеус вынужден был признаться себе, что Хаавика он больше не переносит. Неожиданно возникло подозрение: у кого Реэт?

Первым собрался уходить Роогас. Лапетеус его не удерживал.

Провожая Роогаса, он сказал:

— Будь я тогда настолько умен, как сейчас, я не отпустил бы тебя из Вильянди.

Роогас крепко пожал руку Лапетеуса.

— Каартна и вам я благодарен по гроб жизни.

Лапетеус почувствовал, что Роогас говорит это искренне. Настроение его чуть-чуть приподнялось.

— Как им хочется изменить нашу жизнь па свой лад: индивидуальные дома, машины, взаимное ухлестывание за женами, — говорил у стола Паювийдик. — Я этого не перевариваю. Разве за это мы воевали?

Лапетеус слушал и думал: это о ком? О нем? Неприязнь к Паювийдику усилилась.

Вскоре стали собираться и остальные гости.

— Я хотел бы… еще поговорить с тобой, — сказал Лапетеус Пыдрусу.

Паювийдика Лапетеус проводил обычными холодными словами вежливости.

Они выпили коньяку.

— Отвыкли мы друг от друга, Оскар, — говорил Лапетеус. — Жаль. Во всяком случае, мне. Порой я чувствую себя совершенно одиноким. И старые друзья тоже… обвиняют.

Пыдрус начал догадываться: Лапетеуса что-то мучает.

— Никто на тебя пальцем не показывает, — задумчиво сказал он.

— Обвиняете, — разволновался Лапетеус, — Паювийдик — он никогда не сдерживался — прямо выложил.

Я помню его слова: «Почему ты раньше не хотел меня видеть!», «Я тебе не нужен!», «Ты пригласил меня не ради меня, а ради самого себя!» Вы все думаете так. Мол, почему я вас в гости пригласил? Почему не сделал этого раньше? Но разве я не мог просто захотеть повидать вас, своих фронтовых товарищей, вспомнить вместе старое? Что в этом плохого?

Пыдрус дал ему выговориться.

— Мне ни от кого ничего не нужно. Никто не собирается снимать меня с работы. Казенные деньги я не растрачивал, доносов ни на кого не писал, ни под кого не подкапывался. Дом есть, есть машина. Из-за машины и дома Паювийдик косо смотрит на меня, считает новым буржуем. Комбинатором, внедряющим культуру домашнего быта. Его я понимаю — он не пробился в жизни, у него в сердце заноза на тех, кто добился большего. Но Роогас! Я сделал для него все, что мог. Что у вас против меня? Говори, не скрывай.

Вошла домработница и спросила, будет ли она еще нужна. Лапетеус отпустил ее домой.