Анри Труайя - Семья Эглетьер

— Приглуши немного звук, Лулу! — велела Люси. — Ты разбудишь Лики!

— Мне так хочется скорее увидеть ее! — сказала Франсуаза. — Можно, я подойду к ней сейчас?

— Еще десять минут! Я очень строго соблюдаю ее режим! Так же, как и ваш когда-то!

Слова Люси покоробили Жан-Марка. Это желание похвастать запоздалым материнством казалось ему непристойным. Как могла эта женщина отдавать свое лоно сначала одному, потом другому, заводить семью, менять имя, затем перелететь в другое гнездо и опять высиживать птенцов на новом месте? Как смела она демонстрировать своим старшим этого малыша, пухлого и слюнявого, этот символ удовольствий, которым она предавалась с человеком, занявшим место их отца? Уже сами выражения «ребенок от первого брака», «дети от второго брака» были мерзки: за ними скрывалась чрезмерная супружеская резвость. Когда Жан-Марку приходилось брать на руки маленькую Анжелику, он испытывал даже не скуку, а отвращение. Ему были противны тепло ее мягкого тельца, запах простокваши, бессмысленный лепет, задок, который женщины любовно обнажали и вытирали. Уйдя в свои мысли, Жан-Марк не сразу заметил, что разговор перешел на другую тему. Теперь речь шла о Даниэле и его экспедиции. Люси ужаснулась:

— И отец тебя отпускает?

— Да, разумеется, — ответил Даниэль, не отрывая глаз от экрана, на котором индейцы скакали на лошадях возле повозки с хлопающим брезентовым верхом.

— И Маду тоже согласна, — добавила Франсуаза.

Люси обратила к мужу обрамленное светлыми кудряшками лицо увядшей девочки с острым носиком и накрашенными губами.

— А как твое мнение, Ивон?

— Охота пуще неволи!.. — покладисто кивнул Ив Мерсье. — Путешествия закаляют молодежь.

— А мы, — вставила Франсуаза, — мы этим летом поедем в Грецию.

— Да что ты! — воскликнула Люси. — Как это чудесно, Франсет! Да, дети, вас очень балуют, надеюсь, вы это сознаете… И все же в Греции, наверное, очень скучно! Мне кажется, я бы захандрила среди всех этих развалин! У меня была подруга гречанка… Как отец — здоров?

— Да, вполне.

— И по-прежнему часто уезжает?

— Еще чаще.

— Он слишком много работает. Как говорит Ивон, на жизнь тоже надо оставлять время!

— Да, — сказал Ив Мерсье, — я такого мнения…

Жан-Марк не мог понять, зачем матери нужно говорить о первом муже в присутствии второго. Должно быть, она хотела доказать, что люди из хорошего общества даже самые сложные ситуации могут сделать простыми. Главное — подходить к вопросу без предрассудков. А уж это и ей и ее избраннику вполне удавалось. «По сути дела, они созданы друг для друга, — подумал Жан-Марк. — Может быть, это и есть счастье!» За стеной раздался пронзительный крик — проснулась Анжелика. Жан-Марк увидел, как мать поднялась с вдохновенным лицом:

— Теперь мы можем пойти к ней.

— Ты извини, мама, мне пора, — сказал Жан-Марк. — Меня ждут.

Люси понимающе подмигнула сыну.

— Я, конечно, не спрашиваю кто, мой дорогой! Как ты красив! Этот костюм на тебе восхитителен!

— Иди, конечно, — сказал Ив Мерсье, дружески подталкивая Жан-Марка в спину. — Желаю хорошо провести вечер.

У него было уныло-добродушное лицо бывшего боксера. «В общем, он неплохой малый!» — подумал Жан-Марк.

— Ты придешь к обеду? — спросила Франсуаза.

— Нет, — ответил он. — Я занят.

На самом деле Жан-Марк не знал, где он будет обедать и чем займется.

Когда дверь за ним закрылась, мать сказала:

— Какой у него озабоченный вид!

— Это он на себя напускает, — сказала Франсуаза.

И обе направились в спальню.

Анжелика болтала ножками в своей розовой деревянной кроватке с вышитыми гладью занавесочками. Франсуаза взяла ее на руки, расцеловала, переодела и причесала, смеясь лепету малышки. У них была одна мать, и поэтому ей казалось, будто Анжелика едва ли не ее ребенок. Когда Франсуаза касалась девочки, ее охватывало радостное волнение.

— Ты проголодалась, детка! — сказала Люси, беря на руки Анжелику.

Пока девочка сосредоточенно ела кашу, надувая пухлые щечки, Франсуаза смотрела на мать и видела на ее лице такое безмятежное счастье, которое могло быть ниспослано только Богом. А между тем эта женщина, разведясь и заключив новый брак, преступила законы религии, в глазах церкви ребенок ее остался незаконнорожденным, а она и ее второй муж пребывали в постоянном грехе! Как же она могла быть счастлива? Франсуаза решила, что ее ум слишком неискушен, чтобы судить о таких вещах, и что, может быть, доброта Господня превосходит установления тех, кто творит его волю. Может быть, на самом деле все гораздо сложнее, чем в Священном писании, может быть, рождение ребенка — даже незаконного — освящает ту, что произвела его на свет. Кроме того, Люси продолжала ходить в церковь. И нисколько не считала себя виновной. А раз Создатель согласился дать вне церковного брака жизнь этому ребенку, значит, он молчаливо отпускал ей грех. Анжелика доела свою кашу и засмеялась, размахивая пухлыми ручонками.

— Ты ничего не рассказываешь о себе! — сказала Люси дочери. — Что ты делаешь? С кем видишься? Не завела ли ты себе поклонника?

— Нет, — ответила Франсуаза.

У нее не было ни малейшего желания делиться с матерью. Ее тайна принадлежала Маду.

— Жаль! — продолжала Люси. — Я смотрела на тебя, когда мы были в гостиной. Тебе уже восемнадцать, пора следить за собой! Хочешь, я причешу тебя?

— Нет, нет, — повторила Франсуаза, невольно отстраняясь.

Только бы не походить на мать! «Намажет мне лицо, начнет сооружать разные прически, это будет ужасно!..»

— Уверяю тебя, Франсет, в твоем возрасте нужно быть более… более современной…

— Я не люблю этого.

— Но мужчины… они-то любят… И нам приходится помнить об этом!..

Франсуаза отступила назад, будто прикосновение гребня или щетки могло ее запачкать. В коридоре послышались шаги. В комнату вошли Даниэль и Мерсье: фильм кончился, предатель был убит, герой женился, и мир в селении восстановлен с помощью шерифа и красотки учительницы. Оба посмеивались от удовольствия, которое доставила им эта нехитрая история. Мерсье схватил дочь, поцеловал ее в обе щеки и поставил в манеж, взрослые стоя наблюдали, как она покачивалась на нетвердых ножках, ухватившись руками за барьер.

— Она очень потешная! — уверенно заявил Даниэль.

— А не остаться ли вам пообедать? — предложила Люси.

— Мы не предупредили! — сказала Франсуаза.

— Ничего страшного! Я позвоню Дюурионам, — решил Даниэль. — Они наверняка еще там.

Он побежал в другую комнату. Через открытую дверь Франсуаза слышала его разговор по телефону.

— Алло!.. Мадам Дюурион?.. Это Даниэль говорит… Здравствуйте… Как поживаете?.. Можно поговорить с Кароль? Да, если ей не трудно… Алло, Кароль?.. Мы хотели бы пообедать у мамы. Ты не возражаешь?.. Хорошо, спроси у папы… Я жду… Ладно, мы придем не поздно… О'кей… Целую…