Владимир Ляленков - Просека

— Вижу, — ответил мальчик.

— Ты будешь его ненавидеть?

— Буду, — кивнул мальчик.

— Зачем ты так делаешь? — удивился я.

— Да он, этот Игушкин, родного отца штрафует, когда тот дорогу возле аптеки переходит! — Она зло засмеялась, посадила мальчика на колени. — А Васька вырастет, мстить будет Игушкину? Правда? Васька бандитом будет?

Мальчик кивал. Я не знал, что сказать. Пришла Шура, я тут же передал ей услышанное. Улыбаясь, Люба слушала меня.

— Ах, что с ней поделаешь! — отмахнулась Шура. — Я ей сто раз говорила, чтоб держала язык за зубами при Ваське. Да и она всё понимает, да выкобенивается. Вот теперь перед тобой выкобенивается. Её парня упекли за хулиганство: избили мужика на Ржевке, вот она, дура, и злится. А чего злишься, Любка? Ты не об том обормоте думай, а об сыне. Тот балбес вымахал на шее матери и отца до потолка, нигде не работал. А на тебя, дуру, управы нет. А ты бы, — это она мне, — вместо разговора мальчишку за дверь выставил и её ремнём отходил бы. Вот придёт к тебе сегодня в сарай, а ты заставь её пятый угол искать. Глядишь, и поумнеет.

Часа через полтора Люба сидела у меня в сарайчике на колесе. Улыбаясь и болтая ногами, говорила:

— Ты не думай чего плохого обо мне, я и на самом деле не взаправду говорила такое Ваське. Это я так. Новый человек услышит мои слова и тотчас начинает мне политику читать. А мне смешно. Ну, а Васька ещё мал, он ничего не понимает. Что ж, ты будешь большим учёным? — вдруг спросила она.

— Каким-нибудь буду.

— Ты важным станешь, — сказала она, — с таким портфелем будешь ходить. Нас встретишь, так и не признаешься!..

Почти ежедневно с утра я отправляюсь в институт.

— Пока ответа нет. Но вы не волнуйтесь, всё будет хорошо, — говорит мне секретарша.

Езжу на Васильевский остров, купаюсь в заливе. На том месте, где я два года назад купался по утрам, насыпали пляж. Но народу бывает мало. Ленинградцы почему-то теснятся на камнях у Петропавловской крепости.

Мир вам, добрые люди. Тебе, Гриша Бубнов, желаю поскорей вернуться к жене. Верке — Вере Николаевне — дождаться мужа. Старой хозяйке пусть кто-нибудь скажет, что Гитлер пойман и повешен. Представляю, она перекрестится и произнесёт: «То-то же, от бога никуда не уйдёшь, попался, изверг!..» Шуре желаю, чтоб с ней остался навсегда низенький мужичок со скрипучим голосом. Люба пусть дождётся своего парня. Мир всем вам и любовь.

Я опять студент. Не совсем полноценный — без стипендии. Вначале мне не хотели дать и койку в общежитии. Когда я прочитал выписку из приказа директора о зачислении меня студентом, я поехал с этой выпиской к бочкообразному коменданту.

— Всё это хорошо, — сказал он, — но я не получил указания на вашу прописку. Я вас не могу прописать. Мне нужно указание от заместителя директора по хозяйственной части.

Я направился опять к знакомой секретарше.

— Но вы же об общежитии ничего не говорили, — сказала она, — вы же не просили его. Я думала, вы в городе живёте… Дайте, пожалуйста, ваш паспорт.

Я подал.

— Вот так номер, — говорила она, — как же теперь быть? Есть распоряжение директора второгодников зачислять без общежития. В приказе о вас ничего не оговорено. Вы уже студент. И прежде вы жили в общежитии. Значит, вас надо вводить в первобытное состояние, — она улыбнулась. — Ох и достанется же мне на орехи! Как же быть, как же быть… Знаете, теперь уж вам самому придётся идти к Никодиму Петровичу. Напишите заявление насчёт общежития и сами несите ему. А то он меня съест с этим заявлением: я же виновата. Во вторник у него приёмный день, приходите к десяти.

Во вторник Никодим Петрович, человек с круглым и совершенно голым черепом, принял меня.

— Нет, нет, — сказал он, прочитав заявление, — общежитие дать вам не можем.

— Но мне жить негде.

— Поступайте в другой институт.

— Я студент этого института, — сказал я, — зачем мне идти в другой?

— Мы зачислить вас не можем.

— Я зачислен. Я студент.

Он вызвал секретаршу, та подтвердила, что я зачислен студентом.

— Как же так? — спросил он сам себя. — Ничего не понимаю, — он хотел взглянуть на секретаршу, но её уже не было. — Вы не прописаны в Ленинграде?

— Нет, — сказал я.

— Ничего не понимаю, как же это вы проскочили, — проговорил он, глянув на моё заявление. — Картавин, — прочитал он вслух, — а стипендию вы не собираетесь просить? — Возможно, он осерчал на меня. И даже не на меня, а на то, что, как он выразился, я проскочил. «Проскочил», — подумал я и усмехнулся.

— А что, и стипендию можно получить? — сказал я.

— Вот, вот, — сказал он, — так-то оно и получается. А вы знаете, что каждый студент обходится государству около пяти тысяч рублей в год? — Он смотрел на меня, я на него.

Видимо, он ждал какого-то ответа, а я почувствовал, что больше ни слова не скажу.

Никодим Петрович смотрел на меня, я на него. Он выдвинул ящик стола, достал пачечку листов бумаги, скреплённых большой скрепкой. На листах столбики фамилий. В первое мгновение мне подумалось, что это стихи.

— Вот сколько вас, — проговорил он, — целое стадо.

— Кургузов есть там? — Да, этот вопрос выскочил из меня.

— Кто?

— Это я так, — сказал я.

Покуда он не упомянул о стоимости года моей жизни, я чувствовал себя человеком. Теперь я спокойно смотрел на него. Даже равнодушно.

— Так-с, что же нам делать? — спросил Никодим Петрович.

Я пожал плечами.

— Мне негде жить.

Он взял ручку. Подумал. «Предоставить общ.» написал он и расписался.

Секретарша встретила меня вопросительным взглядом. Я показал ей своё заявление. Она облегчённо вздохнула.

— Замечательно. Я рада за вас. Теперь уж заместитель по хозяйственной части подпишет сразу. Давайте я сама снесу ему.

Минут через десять заявление было опять в моих руках.

— Спасибо, — сказал я секретарше.

— Не за что. Я рада за вас. Вам повезло.

Я засмеялся:

— Мне не повезло, я просто проскочил. Так сказал Никодим Петрович.

— Ха-ха-ха! Он сегодня в настроении!

— До свиданья.

— Всего доброго. Устраивайтесь. Больше не делайте ошибок!

— Постараюсь!

В голове мелькнуло — проскочил — и я рассмеялся.

Я живу теперь в корпусе энергомашиностроительного факультета. Койка моя в трёхместной комнате, у окна. Слева койка Димы Майченко, справа — Толи Скйрденко. Оба приехали сюда с Алтая. Они отличные, ярые баскетболисты. Почти ежедневно после занятий спешат в спортзал, носятся там с мячом. Потом обедают. Вернувшись в общежитие, падают трупами на койки и отдыхают, поругиваясь.

— Проиграли из-за тебя, Скирда, — говорит Дима в подушку, — три паса и два таких броска изгадил!

— Из-за тебя, — глухо отвечает Скирденко, — надо было прикрывать этого Фёдорова. А ты по краю носился. А зачем — и сам не знаешь. Тебе вторые очки надо надеть, чтоб игру видеть.