Владимир Ляленков - Просека

— Я так же думаю, — говорит Дима.

Я уверен, откажись Дима ехать, Скирденко бы поехал…

Проездные, подъёмные мы получили в Гидропроекте. Покупаем на отряд два ружья, пороху, дроби. Купили фотоаппарат, рюкзаки. Нас четырнадцать человек. Командиром выбрали Сашу Бруссова. Он деятелен, расторопен и, главное, настырен в разговоре с начальством.

Поезд отходит в семнадцать тридцать. Завтра будем в Москве, оттуда дадим телеграмму в Енисейск, где контора геологической партии: пятнадцатого числа в Красноярске, нужно прислать за нами машину.

До отхода поезда пять минут.

— Все здесь? — кричит Бруссов.

— Все!

— А где Майченко? Майченко, Димка!

Он на перроне. Никак не может расстаться со своей девушкой. Она с экономического факультета, поёт с ним в хоре. До этих минут я не видел её, только слышал о ней. Знал, что в хоре многие добиваются от неё взаимности. Дима всех конкурентов обошёл на финишной прямой. Мы толпимся в тамбуре, проводница ругается. У хористки смоляные волосы, брови и ресницы, губы крупные и яркие. Платье на ней красное в зелёных цветах. Среди провожающих много нарядных девушек, женщин. Но хористка выделяется своим вызывающим видом.

— Димка!

Поезд трогается, Дима вскакивает в вагон; проводница и Бруссов ругают его. Он снимает очки, протирает стёкла, что всегда делает, когда взволнован.

— Пошли в вагон, Димка.

— Сейчас.

Я убеждён, его тревожит не то, что он расстался с хористкой, а то, что она остаётся одна в этом огромном городе…

Шесть суток поезд везёт нас до Красноярска.

В Ленинграде, в Москве проводила нас нормальная погода. Мы думали, в Сибири начнутся холода, а тут такая жара, что все мы в одних трусах. Бруссов обнаружил в туалете под самой крышей крап с холодной водой. Тайком от проводницы но очереди обливаемся с головы до ног. Местами железная дорога идёт на подъём. Паровоз сбавляет скорость. Тогда мы ищем спасения от духоты на крыше. Проводница вначале строга с нами. Другие пассажиры недовольно косятся на нас за нашу шумливость. Бруссов, ещё четверо ленинградцев организовывают оркестр. Па расчёсках, кружках и ложках исполняют «Цыплёнка», «Бублики». Хохот стоит в вагоне. Проводница убегает просмеяться в своё отделение. И потом оставляет нас в покое.

— Мальчики, только ежели разъезд покажется, слезайте с крыши, — просит она.

Крыша тёплая. Лежим на животах. Сколько простора вокруг! Лес, лес, потом длинная деревня, поля. И опять, куда ни посмотри, всюду лес. Там вон, на горизонте, холмы, горы какие-то. На очередном повороте дохнёт на нас угольной гарью. И тотчас опять бьёт в лицо свежий воздух.

Ещё во время экзаменов я сообщил домой, что этим летом не приеду, подрядился работать в тайге на весь летний сезон. Мама попечалилась в ответном письме. Отец на этот раз не замедлил с ответом. Суть его ответа можно передать так: «Молодец, сын, в твои годы ещё рано болтаться по отпускам… Как поработаешь в тамошних местах, оглядишься, сообщи подробно, что за река эта, Енисей; как живут, чем занимаются сейчас сибиряки. С ними я знаком по фронтам. Люди из Сибири— крепкий и сноровистый народ. С письмом не затягивай».

Наш вагон — третий от конца поезда. Паровозик протяжно гудит, начинает поворачивать влево. Вон водокачка, далеко за ней какие-то трубы. Станция. И мы один за одним слезаем с крыши.

Как мы ни возбуждены и довольны, но в конце концов дорога утомила и нас. Последний день валяемся на полках, лениво переговариваясь, читаем.

Наконец-то Красноярск. Время — четверть второго. Нам хочется побродить по городу, познакомиться с ним. Но едва выходим гурьбой из вокзала, к нам подходит коренастый паренёк в речной фуражке. Под фуфайкой тельняшка.

— Вы из Ленинграда?

— Да.

— Четырнадцать человек? — Он обводит нас взглядом, пересчитывая. — Пошли скорей к машине. А то к завтрашнему пароходу опоздаете.

Он не желает и часа подождать. В кабине место заняла миловидная девица. Шофёр ей то и дело подмигивает. В кузове две корзины с цыплятами. Тревожно попискивают.

— Поехали!

Покуда светло, воздух свежий, тёплый. После вагонной духоты дышится очень легко. Со всех сторон лес. Грунтовая дорога тянется по холмам. Справа от нас горизонт образован горным хребтом. Вначале мне казалось, что это не горы, а далёкие облака. Проезжаем деревней, избы которой тянутся вдоль дороги. Визг поросёнка. Шофёр резко тормозит. Под колесо попал пятимесячный поросёнок, перебегавший дорогу. К машине спешат мужики в длиннополых куртках с накладными большими карманами. Прибежала женщина, хозяйка поросёнка. Ни ругани, ни криков.

— Что ж, я заберу, — говорит шофёр, — как за мясо я заплачу.

Мужики уносят поросёнка.

Кто-то из нас говорит шофёру, что он не виновен. Можно было и не останавливаться.

— Это в городе можно так, — говорит он, — а здесь нет. Здесь я проеду глухой ночью, а на следующий день будут знать, какая машина прошла, кто за баранкой сидел и куда и зачем ехал. И всё это без всякой милиции.

На. закате стало резко холодать. Кузов покрыт брезентом. Под скамейкой находим большой кусок толстого брезента. Укрываемся им, лежим, прижавшись друг к другу. Руки, ноги коченеют. Из кабины доносится весёлый смех девицы; цыплята её слабо попискивают. Стучим по кабине. Шофёр останавливает машину. Вываливаемся из кузова. В потёмках носимся с криками вокруг машины. Разогреваемся.

В Енисейске на улицах непролазная грязь. Встречаются живописные фигуры: в шароварах из чёрной материи и «шириной с Чёрное море», на ногах то ли ботинки, то ли сапоги без голенищ. Рожи пиратские. Прохожие не обращают на них внимания. Возможно, это портовые грузчики.

В конторе изыскательской партии нас оформляют рабочими. Мы поплывём в Подкаменную, где формируются отряды. Пристань маленькая. Ожидаем пароходик «Некрасов». В конторе предупредили, чтоб мы держались вместе. При посадке на пароход надо следить за вещами. Но кто посмеет сунуться к нам?

Свежо. Вода в Енисее мутная. Бурого цвета. Наконец бочком, бочком подползает к пристани колёсный пароходик. Капитан его одноглаз. Лицо припухшее, толстый живот туго обтянут широким ремнём. Уперев левую руку в бок, капитан через жестяной рупор отдаёт команды. Вид его очень внушителен. Но мы на этот колёсный пароходик смотрим как на телегу. Кажется, для такой телеги уж больно солиден капитан. Да и команда у него — мальчишки лет по восемнадцати, с дерзкими физиономиями. С улыбкой смотрим на живописного капитана.

Трап уложен, толпа хлынула по нему. Мы стоим в стороне.

— Ратуйте! — вдруг кричит женский голос. — Держите, держите его!

Женщина в клетчатом платке пробивается в толпе прочь от парохода.

— Держите! — кричит она.

Вырывается на простор, видит, что никто не убегает, ловить некого. Испуганно смотрит некоторое время на нас, приседает, схватившись за голову. Вскрикнув, бросается в толпу.