Владимир Ляленков - Просека

Вот какие у Зондина дела. Я один остался из тех, с кем он жил в дни сумасшедшей своей влюблённости. Недели две-три я не вижу его. Вдруг он явится в комнату, поздоровается со Скирденко, с Димой. Сядет на мою койку, сидит молча, ждёт, когда я приду, а если я в комнате и занят — когда мои сожители уйдут куда-нибудь. Вслух болтаем о разных разностях, но про себя думаем об одном и том же. Без слов беседуем. Облегчив душу, Зондин уходит к своей половине.

С середины и до конца третьего семестра мне приходится поголодать. Эконом я скверный. Когда я перебрался в общежитие из сарайчика, у меня была тысяча рублей. Без стипендии жить пять месяцев. Надо тратить из своих двести в месяц. Родители, накинув сотню, присылают двести. На четыреста можно прожить, но надо экономить. Но я надеюсь на заработок: «А, ладно, заработаю!» И обедаю не на пять рублей, а на семь, десять.

Четверо пятикурсников ходят работать к Ивану Ильичу. Я этого крохобора видеть не могу. Но… но пошёл бы к нему — а вдруг он отомстит мне за прошлогоднее? Скажет: «Больше людей мне не надо». И ещё усмехнётся, а я наговорю ему дерзостей и уйду ни с чем.

Зачёты и чертежи мне зачли прошлогодние. Время есть, я опять зачастил в библиотеку в домике с башенками. Библиотекарша та же, и я часа по три сижу в маленьком читальном зале. В разговоре с библиотекаршей сказал как-то, что мои знакомые студенты ищут работу.

— Я знаю, где можно заработать, — ответила она, — в Публичке на третьем этаже занимаются слепые. Им студенты читают вслух книги. Получают за это деньги. Вы скажите ребятам, пусть съездят туда. Лучше — вечером, они там занимаются в основном после шести.

В семь часов еду в Публичку, а в начале девятого уже читаю «Анти-Дюринг», и меня внимательно слушают трое слепых ребят и две девушки.

Пожилая женщина, с которой я вёл переговоры, сказала: за каждого моего слушателя я буду получать по рублю за час чтения. Каждый вечер читать по два часа. Что ж, это десять рублей. Я прикинул, сколько это будет, если каждый день буду читать, через день. Вдруг увеличится количество слушателей?

Но провёл я всего пять занятий. Уже выработал нужную скорость чтения. Уяснил, что слушатели лучше воспринимают с голоса, когда ты сам не вникаешь в смысл строчек. Следишь только за знаками препинания, за ритмом чтения.

Первый час пятого занятия провёл, как мне казалось, блестяще. Сделали перерыв, я вышел покурить. Когда возвращаюсь, вижу, один юноша подходит к каждому из слушателей. Что-то произносит. И ему дают деньги. Тонкие пальцы девушки достают из портфельчика деньги. Держась очень прямо, она отсчитывает рубли. Что-то шепчет ему. Он кивает.

— Завтра обязательно, — говорит он ей.

— Принесу, принесу, — отвечает она, — ребята, правда, он хорошо сегодня читал?

И все заговорили о том, как внятно, чётко я читал.

Но второй час провожу менее складно. То и дело запинаюсь, сам вникаю в смысл строчек, чтоб не думать о слушателях.

После чтения юноша вручает мне деньги. Договариваемся: завтра я приду пораньше на полчаса и почитаю подольше. Спрашиваю: для чего он со всех собирал деньги. Для меня. Кто же платит мне за то, что я читаю? Они сами. Сегодня они получили стипендию и рассчитались.

— Там недодали вам пять рублей, завтра отдадим, — говорит он.

О, они свои деньги платят мне! Мне стало ужасно стыдно. Слепым людям читаю за деньги! Они получили стипендию, заплатили мне. Возможно, девушка купила что-то со стипендии; не хватило денег рассчитаться со мной. Долги есть у неё? Не буду больше читать слепым. Не могу брать их рубли. Если ты хороший человек, думаю про себя, уважаешь, жалеешь этих людей, должен читать им бесплатно. Но бесплатно читать ты не будешь. И заткнись.

До середины февраля веду полуголодное существование. Навалилась апатия. Заработок и не пытаюсь искать. Когда нет денег, после лекции стараюсь улизнуть в общежитие. Ложусь спать. Сплю много. Ко всему окружающему я равнодушен. В желудке постоянно сосёт, во рту горечь. Получу из дому деньги, надо бы распределить их. «А, плевать, не сдохну же!» Сую деньги в боковой карман пиджака. Покуда не кончатся, не проверяю, сколько осталось. Очень ослаб я за эти месяцы. И что ещё хуже, привык не жить сегодняшним днём. Завтрашним. Жил так мальчишкой в годы войны, во время оккупации: день да ночь — сутки прочь.

С февраля получаю стипендию, но жить продолжаю спустя рукава.

Весеннюю сессию сдаю скверно, хотя основательно готовлюсь к экзаменам. Но едва вхожу в аудиторию, где принимают экзамены, равнодушие вдруг охватывает меня. Неохотно, и лениво отвечаю. Дополнительные вопросы почему-то оскорбляют. Порой подмывает положить билет, взять зачётку, уйти вон из аудитории. Сдерживаюсь, заставляю себя отвечать. И так сдал все экзамены.

Как-то, ещё до сессии, я лежал на койке, задрав ноги на спинку, просматривал газету. Скирденко, насупившись, корпел над заданием по гидравлике. Сердито косил своими татарскими глазками, если кто заглядывал в комнату. В гидравлике масса так называемых эмпирических формул. Выведены они, составлены на основании многолетних опытов. Студент, понятно, не может вывести на бумаге такую формулу. Он должен её запомнить. В нужном случае применить. Майченко быстро схватывает формулы, легко оперирует ими. Скирденко надо самому хоть разок вывести на бумаге формулу, рассмотреть, как и из чего она рождается. По мере приближения экзаменов он становился угрюмей, молчаливей. И отношения между моими товарищами обостряются.

— Верхогляд и пустоболт, — говорит Скирденко.

— Тугодум. Единоличник, — огрызался Дима.

И вот раздражённый Скирденко бился над уравнением гидравлического удара. Позвал было меня в лабораторию гидравлики. Но тут входит Майченко, бросает портфель на койку. Приносит кипятку, принимается пить чай. Скирденко недовольно посматривает на него.

— Не чавкай, хорист, — наконец произносит Скирденко.

— Кто в тайгу поедет? — спрашивает Дима, пропуская мимо ушей замечание друга.

— Поезжай туда сам. Ты там нужен. Ха-ха! Профессор Майченко едет в тайгу!

— С тобой не разговариваю, — спокойно говорит Дима, подсаживается ко мне. Сообщает, что ленинградские ребята собираются провести практику в тайге на Енисее. У одного из них какой-то знакомый или родственник работает в Гидропроекте. Сейчас планируют первую ГЭС на Енисее. Там ведутся исследовательские работы. Требуются рабочие. Если ехать — не на месяц-два, а на весь летний сезон. Я выслушал Диму, швырнул газету и сел.

— Едем? — сказал я, глядя ему в лицо.

— Договорились!

— А ты, Скирден? — спрашиваю я.

— С этим пустоболтом? — кивает он на своего друга. — Никогда. Хоть одно лето побуду без него.