Клыч Кулиев - Чёрный караван

Заразительно захохотал и капитан. Но мне было не до смеха, головная боль стала еще сильнее, теперь голова моя прямо раскалывалась…

Снова дорога… Снова горы, ущелья, пустыня, пески… В долгой дороге бывают неожиданные встречи, непредвиденные происшествия. Всего не перечтешь! Но я хочу рассказать о том, что случилось между Меймене и Андхоем. Мы уже миновали большую часть района, населенного туркменами. Прошли без осложнений, без шума, неожиданно спокойно. Как я после убедился, это было не случайно. На землях каждого племени у Якуба были свои покровители. Они заранее встречали караван и, под вооруженной охраной, провожали до самой границы своих владений. Якуб, разумеется, умел щедро отблагодарить своих «покровителей», давал им мануфактуру, сахар, чай, некоторых даже снабжал оружием. Многие знали и Абдуррахмана. Только здесь я убедился, как далеко пустил он свои корни, и еще раз не мог не похвалить его — молодчина!

Итак, мы уже довольно далеко отъехали от Меймене. Шли по зыбучим, выжженным пескам. Куда ни глянешь— сожженная солнцем пустыня. Нигде ни деревца, только голый, чахлый кустарник. Хорошо, хоть в последние дни жара немного смягчилась, ветер подул с севера, предвещая приближение осени.

К полудню мы достигли селения Эрнепес-бая. Буквально возле самого селения пейзаж резко изменился: каменистая пустыня кончилась, отсюда начиналась полоса возделанных земель. Какой все же силой обладает вода! Недаром говорят на Востоке, что не земля родит урожай, а вода. Там, где есть вода, — есть и жизнь. Там, где окончилась вода, — окончилась жизнь.

Дорога разделяла селение надвое, проходя через его центр. Оно ничем не отличалось от других: те же покосившиеся лачуги, неуклюжие мазанки и шалаши… Загоны для овец, землянки для скота, тандыры для выпечки чуреков, очаги… Мы миновали десятки туркменских аулов. Ни в одном из них не видели кирпичного дома, торговой лавки или чайханы. Всюду одна и та же суровая жизнь, полная страданий, утвержденная обычаем и заветами предков, подогнанная под одну колодку, незыблемая.

Обычно, когда мы подъезжали к другим поселкам, нам навстречу с шумом и криком выбегали люди, торжественно встречали караван. Но в этом селении нас никто не встретил, не оказалось никого даже в доме Эрнепес-бая. Старуха, всем телом навалившаяся на посох, с трудом объяснила нам, что все обитатели аула собрались в лощине позади высокого бархана. Мы все равно не собирались задерживаться здесь. Время было еще раннее, за день можно было пройти немало. Поэтому, не останавливаясь, двинулись дальше.

За селением высился огромный бархан, тянувшийся с юга на север. Здесь когда-то, видимо, была крепость: с обеих сторон были уступы, в одном-двух местах даже сохранились развалины стен и старых башен.

Подъехав ближе к бархану, мы поняли: там идет какое-то празднество. На вершине бархана собралось много женщин и девушек в красных и зеленых платьях и детвора. Они сидели на корточках, тесно прижавшись друг к другу, и за чем-то наблюдали. Их внимание не привлек даже звон колокольчиков наших верблюдов.

Мы, трое всадников, въехали на гребень бархана. Огромную площадь внизу заполняли косматые папахи. Белые, черные, рыжие. Люди, стоя спиной к нам, окружили кольцом невысокий пригорок, на котором был установлен большой шатер. Вокруг шатра царила неимоверная суета, в двух-трех местах курился дымок.

Мы приказали каравану, не останавливаясь, двигаться дальше, а сами поехали к шатру. Было ясно, что мы попали на скачки: посреди скакового круга стояло много лошадей, с заплетенными хвостами, с ушами, похожими на ножницы. Кто успокаивал потного коня, кто в сторонке проводил своего тихим шагом, а кто уже был готов к забегу и, в ожидании команды, стоял у шатра.

Эрнепес-бай встретил нас радушно, повел в шатер и познакомил со старейшинами. Быстро принесли чай, разостлали скатерть с угощением. Вскоре послышался громкий голос длиннобородого, широкогрудого, крепко сложенного глашатая:

— Э-эй! На середину должны выйти лошади, которые поскачут на шесть кругов, э-эй! Приз — один верблюд, э-эй! Седло от глашатая, э-эй! Приготовьтесь быстрее, э-э-эй!

Эрнепес с гордостью объяснил, что это он жертвует верблюда в награду победителю, что в дальнем забеге до сих пор еще ничей конь не мог опередить его жеребца по кличке Йылдырым (Молния).

— Поэтому бай и выставил верблюда. Знает, что сам его и получит, — сказал один из сидящих, иронически улыбаясь.

Какой-то старик, с короткой шеей, с редкой бороденкой, уверенно проговорил:

— На этот раз Эрнепес-бай не получит своего верблюда!

Эрнепес-бай тут же ответил ему:

— Если обгонит твой конь, Ораз-бай, я дам еще одного верблюда.

— Не обещай того, чего не сможешь сделать.

— Отчего же не смогу? Давай сделаем так: если обгонит твой конь, я дам тебе двух верблюдов. Но если отстанет… Если отстанет, ты отдашь одного верблюда вон тому глашатаю. Согласен?

— Давай руку! — Ораз-бай согласился без колебаний. — Люди! Будьте свидетелями… Позовите глашатая. Пусть он объявит об этом всем!

Поднялся невообразимый шум. Подозвали глашатая. Эрнепес-бай объявил ему условия спора. Бедняк воздел руки к небу и призвал аллаха:

— О-о, аллах! Пришло время помочь мне. О создатель! О милостивый! Дай Йылдырыму силы Рахша! [40] Рахш — так звали прославленного коня героя поэмы «Шахнаме» — Рустама,

Вокруг все засмеялись.

Якуб подлил масла в огонь и без того жарко разгоревшихся страстей:

— Тому, кто придет первым, от меня двустволка!

Возбуждение достигло предела.

Я знал, что туркмены необычайно ценят лошадей. Лошадь для них не просто способ передвижения, а предмет гордости, испытание мужества и смелости. Для туркмена позор не уметь сидеть на коне. Если конь отстанет на скачках, не только хозяин лошади, а все селение, весь род считают себя оскорбленными, жаждут реванша. Поэтому сегодняшний спор не был для меня новостью. На деле это был не простой спор, а проявление скрытой вражды. Ораз-бай приехал издалека, со многими своими сородичами. Приехал, чтобы заткнуть рот Эрнепес-баю. Один — именитый вожак эрсаринцев, другой — сознающий свое достоинство торе [41] Торе — сановник (туркм.), сарыков. Посмотрим, кто из них выйдет победителем!

Хотя объявили крупный приз, однако на старт было выставлено всего три лошади. Три жеребца. Один — вороной масти, с белым лбом. Издали он был очень красив. Жеребец яростно грыз посеребренные удила, рыл копытами землю, не стоял на месте. Это был конь Эрнепес-бая — Йылдырым. Второй жеребец — большой, длинношеий, пепельной масти. В противоположность сопернику, он стоял спокойно, не рыл землю копытом, не грыз удила. Иногда только поднимал голову и вострил уши. Это был конь Ораз-бая — Мелекуш. Третий конь, гнедой, очень походил по всем статям на Иылдырыма.