Клыч Кулиев - Чёрный караван

— Почему?

— Потому, что у народа переполнилась чаша терпения. Яшули салаков, Тачмамед-хан, сказал Джунаиду: «Слишком громко рычишь. Перестань грабить!» Вот и пошло… Не сегодня-завтра увидите, какая начнется буря! Сейчас поднялись все салаки. Кара-салаки тоже стали на их сторону. Послали за помощью к турткульским большевикам. Жизнь Джунаида — на волоске…

По лицу мираба было видно, что он не может скрыть своих чувств, что говорит он от чистого сердца. Ему хотелось высказаться. А мне, признаться, надоели эти нудные разговоры. Все та же музыка, та же песня. «Салаков побили…» Пусть бьют! Разве на свете одних только салаков разбивают?

Я решил поскорее ехать дальше. Когда чайник опустел, я попросил у мираба позволения отправиться в дальнейший путь. Он помялся немного и заговорил просительным тоном:

— Нам по пути. Я тоже думаю заехать в соседний аул. Нынешней ночью там состоится большой совет. Тачмамед-хан, Дурды-хан… Все, говорят, будут. Может, ночь проведете там?

Сообщение мираба заинтересовало меня. С тех пор как мы перешли Амударью, я часто слышал имя Тачмамед-хана. А то, что рассказал мне о нем Мерген-бай, вызывало большое беспокойство. В самом деле, если вожди племен протянут руку большевикам… Если начнут искать в них поддержки… Чего ждать тогда от голодного народа? Положение становилось опасным. Неожиданно мог вспыхнуть пожар, и пламя большевизма охватило бы всю Хиву.

Я ответил мирабу неопределенно:

— Ну, давайте поедем. А там видно будет… Мы — гости. Говорят: «Воля гостя в руках хозяина дома». Если вы сочтете нужным, можно будет и остаться.

Едва мы вышли из дому, как подъехали всадники, гоня перед собой каких-то троих людей. У всех руки были связаны за спиной. Хорошо одетый, рослый, молодой джигит с винтовкой за плечами и саблей у пояса обратился к мирабу:

— Забирай своих оборванцев, мираб-ага!

Сжимая в руках плеть, мираб вплотную подошел к стоявшему впереди высокому, тощему мужчине и, злобно глядя на него, спросил:

— Где пропадал?

Тот ответил, тяжело дыша, испуганным голосом:

— Ездил в аул.

— Какого черта тебя туда понесло?

— Жена, детишки… Все больны…

— Что с того, что они больны? Разве беда гостит только в твоем доме? А кто выполнит за тебя работу здесь?

— Ведь здесь мой брат.

— Гм, брат… Брат твой еле-еле на своей делянке управляется. А кто будет отрабатывать бай-аге?

В разговор вмешался человек с раскосыми глазами, стоявший, сгорбясь, позади первого:

— Мираб-ага… Мы у бая взяли только один мешок джугары и полмешка жмыха. В будущем году, как только соберем урожай, вернем их вдвойне. А сейчас вы хоть на время нас освободите. Мне, ей-богу, не под силу сейчас лопату поднять.

— Ха, глупец! — крикнул нарядный джигит, размахивая нагайкой. — Бай-ага дал вам зерно, потому что вы обещали выполнить хашарные работы. А теперь, набив брюхо, в кусты удрать хотите? Нет, никуда вы не уйдете. Попробуйте не сдержать свои обещания. Глаза выколю!

Косоглазый замолчал. Нарядный джигит обратился к своему товарищу:

— Брось их манатки!

Второй джигит отвязал и сбросил с седла притороченные позади мешок и хурджин с пожитками. Пленники исподлобья кидали на конвоиров злобные взгляды. Но не произнесли ни слова.

Крики и угрозы нарядного джигита, видимо, дошли до слуха работавших неподалеку дайхан. Десятка полтора оставили работу и подошли поближе. Среди них был и коротышка, который дерзко разговаривал со мной. Он сразу же вмешался:

— Смотрите: привели, связав, как баранов. Эх, бедняги!

Слова коротышки, видимо, задели нарядного джигита. Он презрительно посмотрел на него и сердито буркнул:

— Ты хоть помолчи!

Но того это не смутило. Он резко ответил:

— А что ты мне сделаешь?

Нарядный джигит тяжело задышал и снова свирепо посмотрел на коротышку, но промолчал. Тот продолжал еще смелее:

— Ты плеткой не размахивай! Не заметишь, как окажешься за решеткой!

— Эге! На большевиков надеешься? Ждешь их прихода?

— А вот и жду!

— Слышишь, мираб? — Нарядный джигит дернул поводья и направил лошадь на коротышку. — Погоди… Я тебе покажу большевиков!

Мираб хотел вмешаться, но нарядный джигит ни слова не дал ему сказать. Он сильно стегнул коня плетью и, отъезжая от толпы, пригрозил:

— Не будь я сыном своего отца, если не надену на тебя собачью шкуру!

— Переверни землю, если можешь! — крикнул ему вслед коротышка.

Солнце уже садилось, когда мы приехали в аул Шихли-бая. Джигиты, расставленные вокруг селения, дважды останавливали нас. Я понял: Тачмамед-хан наконец принял решение. Но с видом простака спросил мираба:

— Что-то вокруг караульных понаставили… Или народ опасается большевиков?

Мираб серьезно ответил:

— Нет… Боятся Джунаид-хана. Он, конечно, знает, что Тачмамед-хан собирает вокруг себя людей. А вдруг нагрянет в аул?

— Значит, дело уже так далеко зашло?

— Да, далеко. Теперь все решит сабля!

Меня привели прямо к Тачмамед-хану. У него был и Мерген-бай. Видимо, он отрекомендовал меня еще до моего прихода. Хан встретил меня радушно, как старого приятеля, познакомил со всеми присутствующими. Затем продолжал свою прерванную речь:

— Да, люди… Как говорится, «камень, который посоветовали бросить, далеко полетит». Я пригласил вас, чтобы посоветоваться. Если в душе у вас затаилось хоть малейшее сомнение, говорите сейчас. Чтобы после не жаловаться. Дело решается кровью. Либо, положась на клинки, защитим свою честь и доброе имя, либо обречем детей наших на муки и рабство. Иного выхода нет. Если есть другой — говорите!

Богато убранная кибитка была набита битком. Кошмы были постланы даже у самого входа, гости сидели, тесно прижавшись друг к другу. В большинстве это были уже пожилые люди, испытавшие все невзгоды жизни.

Поначалу никто не подал голоса. Стояла мертвая тишина. Каждый сидел опустив голову и уйдя в тяжелое раздумье. Наконец сам хан нарушил слишком затянувшуюся паузу. Глядя на меня, он, внешне спокойный, сказал:

— Мы, таксыр, собрались, чтобы отыскать путь, как стать хозяевами своей судьбы. Ее топчут. Есть такой деспот— Джунаид-хан. Не дает спокойно жить народу. Каждый день обрушивает новую беду на наши головы. Никаких слов не слушает, слезы на него не действуют. Жестокий человек, честолюбец!

— Чего же он хочет от вас?

— Жизни нашей хочет. А мы сами хотим жить!

Спокойное лицо хана вдруг потемнело, в глазах блеснули гневные искры. Чтобы дать ему разговориться, я поучительно сказал:

— Тяжба о жизни — опасная тяжба. Надо постараться понять друг друга. Вы мусульмане, он тоже мусульманин. Если мусульмане поднимут сабли друг на друга, возрадуются гяуры. Не надо давать им повод для радости!