Клыч Кулиев - Чёрный караван

— Чего же они дожидаются? — начиная раздражаться, спросил генерал Мильн. — По справке, которую мне представили, только в Асхабаде больше тридцати тысяч жителей. А у меньшевиков нет даже двух тысяч солдат. Почему?

Маллесон промолчал. Вместо пего ответил капитан Тиг-Джонс:

— Закаспийское правительство неоднократно объявляло всеобщую мобилизацию. Но на призывные пункты никто не идет. Предпочитают сесть в тюрьму, лишь бы не служить в армии. Не далее как вчера я беседовал но этому поводу с нашими друзьями. Они не могут сказать ничего конкретного.

Генерал Мильн предоставил затем слово мне. Его интересовали реальные возможности бухарцев и хивинцев. Я коротко доложил о своей поездке. А под конец сказал, что ни от эмира Сеид Алим-хана, ни от Джунаида ожидать существенной помощи нельзя.

После меня говорил майор Лестер. Он сообщил, что среди индийских солдат растет брожение, а одни индийский офицер, как выяснилось, даже был связан с большевиками. Капитан Кинг, ведающий железнодорожниками, доложил, что на железной дороге усилился саботаж, что авторитет меньшевиков и эсеров в рабочих массах все больше падает.

Командующий снова обратился к генералу Битти. О каких дополнительных силах может идти речь? Битти, видимо, заранее предвидел этот вопрос. Он коротко ответил:

— Для того чтобы выполнить оперативный план, необходимо увеличить наши войска и вооружение по крайней мере в пять раз. Придать им еще с десяток аэропланов, десятка два танков. Усилить артиллерию. Я не говорю о местных нуждах. Я говорю о наших войсках. И потом, многое зависит от Семиреченского фронта. Если войска атамана Дутова смогут быстро овладеть Ташкентом, нам сразу станет легче.

Генерал Мильн горько усмехнулся и, взяв лежавшую в стороне телеграмму, проговорил:

— Вот последнее сообщение… Большевики заняли Оренбург!

Офицеры зашептались. Генерал Битти изменился в лице, тяжело вздохнул:

— Если это сообщение верно, то обстановка в корне меняется. Мы составляли оперативный план в надежде на то, что атаман Дутов перейдет в решительное наступление против Ташкента, Осипов нанесет удар изнутри, Фергана, Бухара, Хива поднимутся одновременно. Если же Оренбург упущен… А начатый раньше срока мятеж Осипова подавлен… И если от Бухары и Хивы нельзя ждать существенной помощи… Тогда на кого же рассчитывать? Как нанести большевикам сокрушительный удар? Нет, такую ответственность я взять на себя не могу!

Медленно приподняв свинцовые веки, Маллесон обжег взглядом генерала Битти:

— Не слишком ли рано вы падаете духом, господин генерал?

Битти ответил решительно:

— Я считаю, что ненависть к большевикам не должна помешать нам трезво оценить обстановку. Допустим, Ораз-сердар соберет двадцать тысяч всадников… Можно ли с ними идти в наступление? Ведь это толпа неорганизованных дикарей! Понадобится самое меньшее полгода, чтобы установить у них дисциплину. А мы хотим перейти в решительное наступление через какие-нибудь полтора месяца. Мыслимо ли это?

Генерал Мильн, видимо, опасался, что дискуссия может выйти за рамки приличия. Он поднял руку:

— Все, кроме генерала Битти и полковника Форстера, свободны!

Мы остались. Лица у всех были хмуры, особенно мрачен был Маллесон. Недвусмысленный ответ генерала Битти, видимо, еще усилил накипавшее в нем раздражение. Он высокомерно начал:

— У арабов есть пословица: «Уйти от погони — тоже смелость». Я вижу, нам придется действовать по этой пословице.

Было понятно, в чей огород брошен камень. Маллесон был сторонником расширения Закаспийского фронта, войны до победного конца. Он жаждал славы. Конечно, не он один жаждал ее. Все мы мечтали об успешном завершении операции. Однако, кроме желания, существует еще неумолимая реальность, которую невозможно оседлать. Как перешагнуть через нее!

Реальная обстановка была против нас, мы оказывались в трудном положении. Об этом я уже говорил с командующим. Открыто заявил ему, что, если в ближайшее время в Закаспий не будут подтянуты значительные силы, нам грозит серьезный провал.

Именно поэтому и генерал Битти выступил так определенно: он не хотел провалиться на первых же шагах, хотел обезопасить себя заранее, пока еще окончательно не завяз. А Маллесон по-своему оценивал его позицию. По мнению Маллесона. Битти хотел и капитал приобрести, и невинность соблюсти…

Командующий поддержал Битти:

— Генерал Битти прав: ненависть к большевикам не должна помешать нам трезво расценивать обстановку. А положение далеко не из лучших. Ветер переменился. Надеялись на «Туркестанскую военную организацию» — кончилось ничем. Надеялись, что Осипов изменит ситуацию… И он, как видите, бежал с позором. На какую же силу теперь можно опереться в Туркестане, если не считать ферганских басмачей? О положении в Бухаре и Хиве доложил полковник Форстер. На бухарцев и хивинцев тоже нельзя серьезно полагаться. Атаман Дутов должен был поддержать вас. Но сейчас, я думаю, его положение не лучше вашего. Местные друзья, честно говоря, мне не очень нравятся. Что же делать?

Командующий перевел дыхание и продолжал:

— Дилемма такова: либо начать воевать по-настоящему, развернуть операции на широком фронте, либо немедленно отходить назад, пока мы не стали жертвами непредвиденных событий. Лучшим выходом из положения, конечно, было бы продолжение войны до победного конца. Сторонники этой концепции, то есть поборники продолжения войны, имеются не только среди вас, но и в Лондоне, среди лиц, определяющих нашу сегодняшнюю политику. — Хотя генерал не назвал Уинстона Черчилля, но мы все догадывались, что речь идет прежде всего о нем. — Но давайте трезво оценим обстановку. Для того чтобы воевать по-настоящему, необходима минимум полумиллионная армия. Иначе мы не сможем не только организовать широкое наступление, но даже удержать местные антибольшевистские силы от окончательного распада. Где же взять такую армию? На кого надеяться? На наших друзей, союзников? На Францию? Америку? Скажу вам прямо — все они не хотят серьезно втягиваться в эту историю. Хотят толкнуть нас вперед, взвалить всю тяжесть на наши плечи. Друзья-то друзья…

Однако у всех у них свои расчеты, свои планы. Они хотят, чтобы мы тащили из огня каштаны! Такова одна сторона вопроса. Немаловажное значение имеет и тот факт, что русский народ не питает к нам симпатии, не встречает нас как освободителей. Наоборот, смотрит на нас с недоверием, видит в нас поборников старого, обанкротившегося режима. Это, в свою очередь, усиливает патриотические чувства не только у простолюдинов, но и у образованных людей. Ко всему этому надо добавить еще, что большевистский пожар распространяется и на Европу. Из Лондона, из Парижа, из Вены поступают тревожные вести. Не следует забывать, что подходящая почва для большевизма имеется и в Европе. Усталость от войны… Материальные трудности… Нищета… Голод… Все это облегчает распространение большевизма. Разлагает армию. Усиливает анархические настроения. Я уже не говорю о бурях, которые зреют в колониях. И вот сам собой возникает вопрос: как быть в этих условиях? Воевать или отступить назад?