Хидыр Дерьяев - Судьба (книга первая)

— Правду вы говорите, — покорно согласился Мурад-ага. — Мы знаем, что только из уважения к нам пришли сваты в наш дом. Но дочь паша молода, годик-другой может подождать. Да и мать её одна останется, помочь ей будет некому. Я вот поеду сейчас, с матерью посоветуемся, что она скажет, а тогда…

— Настоящий мужчина в таких делах с женщиной не советуется. Где советчица женщина — там толку не жди. Отцы наши и деды мудрые были, говорили: «Где волосы длинные растут, там ума совсем мало». Они знали, что говорили.

— Верно вы сказали. Только, что ни говори, а мать есть мать: она родила дочь, кормила, вырастила её… Я ведь всё время в песках с отарой. Пусть и мать скажет своё мнение. Я так думаю, Сухан-бай.

— Выкормила?! — вскипел Сухан Скупой. — Кто её кормил? Чей хлеб едят отец и мать? Чей ты хлеб ешь, не мой ли, уже двадцать с лишним лет? На моём хлебе дети твои выросли, а ты, как свинья: «Обед твой съем, а в миску нагажу». Так, что ли? Ты меня лягаешь в лоб, как зажиревший осёл своего хозяина. Но мы ещё посмотрим, кто кого больнее лягнёт? Ты ещё взвоешь, когда твою дочь на крупе копя увезут!

Привлечённые криком, появились любопытные: что такое случилось? Кричать в деловом разговоре на базаре вообще не солидно, позорно для уважающего себя человека, и Мураду-ага было очень неловко. Правда, люди близко не подходили, но они всё равно слышат вопли расходившегося торговца халатами. А Сухану Скупому было наплевать на всё. Он не знал, что такое стыд. Но тем не менее, бросив сердитый взгляд на любопытных, он понизил голос.

— Что же ты молчишь? Позор! В таких делах отец с матерью на яшули полагаются, а вы, значит, не уважаете меня. Столько времени ел мой хлеб, а доводишь меня до такого позора. Ай-я-яй, Мурад… Не знал я, что нет в тебе благодарности, не держал бы у себя такого чабана… Люди мне доверяют, едут свататься, а теперь я должен сказать, что родители невесты не согласны? Это у змеи два языка, а у меня один. Если я сказал «да», как завтра скажу «нет»? Стыд и срам на мою седую бороду! Что люди скажут? Ай-я-яй!..

Мурад-ага чувствовал себя, словно в кипящем котле. Как быть, где выход? Нет выхода у бедняка!

— Что же, ладно… Раз вы дали слово, вам доверились… Пусть едут… Скажите, пусть едут…

— Вот и хорошо, — сразу успокоился Сухан Скупой. — Теперь я вижу, что не ошибся в тебе. Ты настоящий мужчина… Хорошо! Я скажу, чтобы приезжали. — И он зашлёпал калошами к своей лавке.

«Судьба… Эх, судьба злая… — думал Мурад-ага, не двигаясь с места. — Будь моя воля, разве я отдал бы девочку за пожилого да ещё и женатого человека? Нет моей воли… Нельзя перечить Сухану Скупому. Вздорный он человек и жестокий. Сколько работников выгнал, не заплатив ни копейки. А которые пытались требовать, байские родичи и прихвостни избивали до полусмерти. Нельзя, никак нельзя спорить с баем… Бедная моя Узук! Плохую судьбу выбрал для тебя Сухан-бай, на горькую долю второй жены обрёк тебя, моя козочка. Заберут тебя чужие люди — и увянешь ты вдали от отца с матерью, ничем они тебе не помогут… Плакать будешь, кричать, звать их, а они — далеко, не слышат голоса своей доченьки… А-а… будь ты проклято всё! Нет! Не согласен я! Слышишь, Сухан Скупой, я не согласен убить свою дочь. Пусть лучше меня убьют, а она живёт счастливо. Нет моего слова!»

Словно подброшенный неведомой силой, Мурад-ага вскочил и быстро пошёл к лавке Сухан-бая.

— Сухан-ага, выйдите сюда!

И, когда недоумевающий Сухан-бай вышел, Мурад-ага, глядя в сторону, тихо, но твёрдо сказал:

— Давайте пока оставим это дело!

— Да ты что, в игрушки играешь с людьми?! — рассвирепел бай.

— Как хотите, так и считайте, — отрезал Мурад-ага. — Не согласен я на это дело! И людям тем передайте: отец и мать не согласны, молода ещё девушка, чтобы замуж торопиться… Пусть в другом месте ищут… нет нашего согласия! — И торопливо пошёл прочь, не слушая выкриков Сухана Скупого. Пальцы чабана дрожали и судорожно сжимались.

Завечерело, и аульные ребятишки высыпали к мосту, встречая возвращающихся с базара отцов. Те сажали своих сыновей на седло перед собой, доставали из-за пазухи белый хлеб, конфеты, халву, и ребятишки торопливо поглощали редкие лакомства, умудряясь с набитым ртом расспрашивать о базарных новостях и выкладывать аульные.

Вместе со всеми вышел встречать отца и Дурды. До поздних сумерек стоял он у дороги, провожая глазами каждого эшекли. Вереница возвращающихся всё редела, превратилась в одиночных всадников, наконец проехали и они, а отца всё не было.

Мальчик пришёл домой и сел у порога, чутко прислушиваясь к каждому шороху на дворе. Прислушивались и Оразсолтан-эдже с дочерью, но время шло, а Мурад-ага не появлялся.

— Мама, — сказала Узук, — уже скоро спать ложиться. Может» ты сходишь к Сухан-баю, спросишь, что с отцом?

Оразсолтан-эдже, вздыхая, встала и пошла к байским кибиткам. На её вопрос Сухан грубо ответил:

— Не знаю! Подходил ко мне на базаре, а потом убрался куда-то. Я не сторож твоему Мураду.

«Как бы чего не случилось, — думала Оразсолтан-эдже, возвращаясь домой и тревожно всматриваясь в темноту. — От злых людей всё ожидать можно». В нескольких шагах от кибитки она заметила чёрный силуэт и услыхала тихое «чш!» — таким возгласом останавливают осла.

— Приехал? — спросила она, подходя к мужу. — Иди в кибитку, я сама привяжу…

— Погоди, присядем здесь, — отозвался Мурад, ага, опускаясь на корточки.

— Ты чего поздно? — упрекнула Оразсолтан-эдже.

— Злой был на бая. Прямо с базара в пески поехал. До Пешанали добрался, подумал, что дома тревожиться будут, назад повернул.

— Ну, а как разговор о нашей дочери?

— Что разговор… Сказал я баю всё, как ты наказывала. Мол, дочь молода, выдавать её пока не собираемся, да помощница в доме нужна — Дурды, мол, не скоро ещё невестку приведёт. Да разве бая убедишь! Бешеную собаку уговорить легче, чем его. Глаза вылупил, надулся, как бурдюк, слюна изо рта летит… Плохо, кричит, вам будет, коль не согласитесь… У меня, старая, голова кругом идёт. Не знаю, что делать, как беду от дома отвести… Вот времена настали — своим ребёнком распоряжаться не волен, делай, как бай прикажет…

Опершись локтями о колени и подперев ладонями щёки, Оразсолтан-эдже выслушала мужа и, немного помешкав, тихо сказала:

— Ты хорошо сделал, если сказал так… Наш ребёнок — мы вольны в его судьбе, а не бай. Пусть наша дочка не скажет, что отец с матерью её за руки-ноги бросили в огонь. А что бай грозит — пусть грозит. Сам он ничего нам не сделает, а чужие люди придут с недобрыми намерениями — у нас село дружное, в обиду не дадут… Ничего, старый, не будет… А там подумаем, может, что-нибудь придёт в голову… Разные выходы есть из положения…