Адыл Якубов - В мире поддлунном...

— Друг мой, Кутлуг-каддам, — тихо и печально сказал султан. — Твои слова недавние до сих пор… до сих пор по ночам мне спать не дают!..

У Маликула шараба, едва пришедшего в себя, защемило на сердце:

— Простите меня, повелитель… Вино не просто развязывает язык, оно запутывает ум!

Султан раскрыл тусклые глаза. Снова прикрыл их.

— Нет, ты был прав, Кутлуг-каддам. И если великодушный аллах не пожалеет для меня милости своей, прогонит проклятый мой недуг… я тогда… стану дервишем. Надену на себя рубище, с именем аллаха на устах, пусть в нищенстве, пойду с сумой по миру, славя имя всевышнего, и этим смою все грехи, какие совершил!.. Смыл бы, как ты думаешь?.. — спросил вдруг султан с надрывом. — Кроме создателя всего сущего, нет у меня ни заступника, ни утешителя. Неужели у меня больше грехов, чем добрых дел, как сказал ты в тот день? Не верю, не верю!.. Но хоть не верю, вот целый мешок золота принес тебе, Кутлуг-каддам: раздай, молю тебя, сиротам и вдовам, о которых ты тогда говорил! Если надо будет… сто мешков принесу!.. Прошу тебя, молю…

С грохотом распахнулась дверь, и в полутемную комнату вбежал главный визирь Али Гариб. Султан растерялся, поник.

— О творец! Что я вижу? — главный визирь схватился за ворот своего чекменя, выглядывавшего из-под богатого халата. — Что случилось! Что с вами, повелитель?

Султан вдруг затрясся всем ослабевшим телом своим, возопил:

— Вон с моих глаз, вон, вон!

Али Гариб упал перед ним на колени, обнял ноги султана:

— Простите преданного раба вашего, покровитель правоверных, солнце нашего неба! Но… умоляю… тише, тише. Одумайтесь. Что будет, если кто-нибудь увидит вас в этом обличье?

— Убирайся вон, дьявол! Ты — дьявол! Дьявол!

— Ладно, хотите меня убить — убейте, но… — Али Гариб вытащил из-за пазухи халата большой красный шелковый пояс, быстро накрыл им лицо султана, оглянулся на дверь, резко крикнул: — Эй, стража!

В комнату вбежали нукеры:

— Взять этого нищего! Связать!.. Так! Теперь несите, бросьте на арбу, повезете за мной! А я сейчас…

Султан раза два дернулся, потом затих, вытянувшись, словно мертвый. Его вынесли — быстро и умело. Али Гариб подошел совсем близко к Маликулу шарабу, задышал в лицо:

— Слушай и навсегда запомни мои слова. Верблюда видел? Нет! Кобылу видел? Нет!.. Если хоть тень чья-нибудь узнает про то, кто здесь был, — шкуру с тебя сдеру и набью соломой, понял?

…Да, сотрясается жизнь в этом султанате! Не дают жить по-людски. Всюду соглядатаи. Всюду насильники. Всюду страх!

— Да, этот преданный друг, — продолжал, будто во сне, Бобо Хурмо, — злодей этот, ел твой хлеб, брал твою соль и плюнул в твою солонку!..

Наверху заскрипела двустворчатая тяжелая дверь, два сарбаза с каменными фонарями в руках закричали:

— Грешный раб Кутлуг-каддам! Выходи! Выходи, да живее!.

Маликул шараб в темноте склонился к лежащему навзничь товарищу по несчастью:

— Прощай! Ежели не удастся снова увидеться, не поминай меня лихом, Бобо Хурмо!

Услышал в ответ взволнованный шепот: «Дай бог, чтоб не постигли тебя страдания, что мне выпали!»

Но когда Маликул шараб шел куда-то по темному узкому проходу, он думал не о близких пытках: «Кто же, кто же тот, кто ест мой хлеб-соль и плюет в мою солонку? Кто же?»

Узкая, словно коридор, комната (сарбазы подвели Маликула шараба к ее дверям: впустил его туда мрачный, козлобородый, палаческого вида воин с мечом наголо в одной руке — другой он ловко пошарил у впускаемого под рубахой: нет ли чего?). Комната почти пуста, если не считать каменных фонарей в нишах и двух грубых табуреток. Одна из них пустовала, а на второй сидел главный визирь, господин Али Гариб собственной персоной. Старый хитрый лис, самого дьявола обманет! И при предшествующем главном визире Ходже Ахмаде Майманди его, бедного «повелителя вина», обвиняли и в неверии, и в распространении ереси: в том же, что он клевещет на государство, его обвиняли уже при Али Гарибе.

Какая честь впервые выпала ему, Маликулу шарабу: оказаться допрашиваемым не кем-нибудь, а самим главным визирем.

Сам главный визирь почтительно-иронически поклонился приведенному, жестом отослал воина за дверь.

— Почтенному Маликулу шарабу наше уважение, — ухмыльнулся Али Гариб. — Садись-ка на табуретку, Кутлуг-каддам!

— Благодарствую!

Маликул шараб опустился на табуретку, а главный визирь тут же вскочил с места. Заложив руки за спину, прошелся по комнате. Его движения были нервно-резкими, брови нахмурены, а совиные глаза ввалились и покраснели, видимо, от бессонницы.

«Ишь ты как… И ему, оказывается, не сладко. Так зачем взвалил столько тягот на свои плечи этот низенький толстяк? В загоне его полно овец, в казне — золота, в гареме — невольниц. Жил бы в свое удовольствие, блаженствовал бы в цветущем саду!.. Нет, Маликул, не будет этот старый лис лежать без дела! Власть, власть нужна этому дьяволу! Господствовать над людьми, давить их — вот его наслажденье!»

Али Гариб остановился перед узником.

— Грешный раб творца, Кутлуг-каддам! — начал он мягко и вкрадчиво. — Нам известно, что примерно недели три назад в твою питейную тайно явился некий пожилой человек, путешественник, со своим учеником. Кто был сей путешественник и с какой целью он прибыл в нашу благословенную столицу? — вопрос был задан уже с угрозой в голосе.

Я думаю, господин главный визирь, об этом вам известно куда больше, чем вашему покорному слуге.

— Почему?

— Да потому, что этот мошенник тоже находится где-то у вас в зиндане, господин главный визирь!

— Мошенник?

— А кто же, если не мошенник! Этот лжелекарь, оказывается, выдавал себя за почтенного Абу Али Ибн Сину, грабил доверчивых, недужных, господин мой.

Али Гариб сморщился, как человек, неожиданно раскусивший нечто горькое.

— Так… А как ты узнал, что он… не настоящий Ибн Сина?

— По его поведению, не соответствующему громкому имени. По выходкам, не приличествующим ученому, но подходящим… пьянице запойному, господин мой.

— «Приличествует… не приличествует»! — неприязненно передразнил Маликула главный визирь. — Кто тебе сказал, что достопочтенный Ибн Сина ангел?

— Не ангел, но…

— Изображение великого целителя видел? То, что сделано прославленным художником и ученым Абу Насром Арраком?

— Видел, господин главный визирь!

— Ну и что? Похож твой путешественник на изображенного?

— Похож…

— Да, как две капли воды похож, — подтвердил и сам Али Гариб.

Маликул шараб никак не мог уловить, куда же клонит их разговор главный визирь.

— Иль неправильны мои слова, Кутлуг-каддам!

— Правильны, но… этот лекарь — мошенник.

— Э, мошенник, не мошенник!.. — воскликнул Али Гариб, вытаращив маленькие свои, злые глаза. — Если он мошенник, почему ты дал ему пристанище? Принял как дорогого гостя, любезен был, почет ему оказывал и уважение, а против государства вел тайные беседы!.. Что, не так? — Главный визирь, сжав кулаки, навис над Маликулом шарабом: в красных сафьяновых сапогах на высоких каблуках он «вырос» и смотрел на сидящего узника сверху вниз. — Вот уже сорок лет, как ты даешь у себя приют всякому сброду, жуликам, голодранцам, тем, кто сбежал от виселицы. О сборищах ваших, на которых умаляют славу Газны, ее достоинство, унижают султана, — знаем, хорошо знаем!