Вадим Собко - Залог мира. Далёкий фронт

Когда Гитлер пришёл к власти, Болер понял, что большинство его книг будет запрещено. Так и случилось. Писатель замолк совершенно. Он поселился в маленьком домике под Берлином и стал вести уединённую жизнь, не привлекая ничьего внимания.

У него было достаточно времени для раздумий. Особенно много размышлял он о России, стараясь постигнуть, что же произошло там в 1917 году. Ведь революция казалась ему тоже войной. Но было в этой непонятной ему стране что-то совсем новое и притягательное.

Когда Гитлер устремился на восток, Болер почувствовал, что это — начало конца нацистского режима. В жизни его появилась надежда. Но потом советские войска перешли в наступление по всему фронту, и писатель с тревогой стал ловить себя на мысли о том, что русские могут придти в Берлин. Ничего хорошего от их появления он не ожидал. По его понятиям, было бы совершенно закономерно, если бы русские задались целью отомстить населению Германии за страшные разрушения и злодеяния, совершённые гитлеровцами в Советской стране.

Незадолго до окончания войны маленький домик писателя сгорел от зажигательной бомбы. Болер очутился на улице. Он направился в Дорнау, где у него когда-то жили знакомые и родственники. Однако ни тех, ни других писатель здесь уже не нашёл. И вот, побоявшись обратиться в комендатуру за разрешением на ночлег, он решил переночевать на берегу реки, под мостом.

Долго не мог уснуть Болер в эту ночь, лёжа на кровати в номере гостиницы «Цур пост», стараясь понять, что же случилось. Правда, когда-то его книги переводились на русский язык. Но если родина, если Германия забыла Болера, то чего же требовать от России?

Многое передумал тогда старый писатель. Заснул он уже на рассвете, в тот час, когда истекло время патрулирования, и сержант Кривонос доложил лейтенанту Кротову, что за минувшую ночь никаких событий в городе не произошло.

По шоссе, протянувшемуся среди невысоких, поросших редким лесом холмов, оставляя позади старинные саксонские городки, быстро шла машина. Ваня, бессменный шофёр полковника Чайки, с небрежной уверенностью сидел за рулём: дорога была ему хорошо знакома.

На заднем сиденьи негромко переговаривались полковник Чайка и капитан Соколов. Уже не впервые приходилось им за это время совершать путешествие в Дрезден. Там помещалось Управление Советской военной администрации земли Саксония, непосредственно руководившее всеми здешними комендатурами.

Чайка ехал туда с докладом, Соколов — представляться новому начальству.

У капитана Соколова поездки к начальству, особенно в тех случаях, когда приказывали явиться из Дрездена, всегда вызывали чувство насторожённости. Первым долгом он начинал мысленно проверять, всё ли им выполнено из того, о чём говорилось в директивах, и, конечно, находил множество недоделок. Чего греха таить, на первых порах Соколов чувствовал себя в роли работника комендатуры не слишком уверенно. Однако полковник как-то уже отметил, что капитан всё реже и реже обращается к нему по незначительным поводам. Соколов быстро привыкал к своим новым обязанностям.

Полковник Чайка внимательно присматривался к своим офицерам, стараясь изучить как возможности, так и склонности каждого. Он уже не сомневался, что капитану Соколову, несмотря на свойственную ему некоторую горячность, можно поручить не только политическую работу среди населения, но и любое другое задание. Так, например, пока должность помощника коменданта по экономическим вопросам оставалась вакантной, Соколову пришлось заниматься и местной промышленностью. Иногда ему приходилось также выезжать в окрестные деревни. Чайка нарочно знакомил каждого офицера со всеми сторонами деятельности комендатуры. Кто знает, может быть, кому-нибудь из них ещё придётся заменить полковника?

Соколов работал все эти дни так, как привык работать всегда, то есть в полную меру сил, с весёлым увлечением. В организационной деятельности он не чувствовал себя новичком. Когда-то, задолго до войны, Соколов окончил исторический факультет, но сразу после окончания университета был избран секретарём райкома комсомола в небольшом городке недалеко от Москвы. Действительную службу в танковых войсках он отбыл ещё до университета.

На фронт политрук Соколов прибыл в первые же дни. Два раза ему пришлось подолгу отлёживаться в госпиталях, но в общем война закончилась для него довольно благополучно, если не считать широких рубцов от ран, оставшихся на груди и на руке.

Теперь это был тридцатидвухлетний стройный офицер, располагающий к себе собеседника проницательным взглядом больших тёмных глаз и уверенными, точными движениями. Слегка выдающиеся скулы и удивительно пушистые брови и ресницы делали его лицо выразительным и запоминающимся.

За стеклом машины промелькнула последняя деревушка. Ещё несколько минут, и машина оказалась на окраине Дрездена. Перед офицерами открылся вид на мутную Эльбу, и Соколову невольно вспомнился Днепр в том месте, где пришлось его форсировать. Там тоже были берега, поросшие лесом, и широкая, почти необозримая гладь воды.

Они въехали в город. Высокое, будто игрушечное здание, напоминающее мечеть, возникло перед ними. Соколов уже знал, что в действительности это просто-напросто фабрика сигарет.

Центр города был разрушен. Огромное здание Дрезденской картинной галереи и замки саксонских королей представляли собой груды развалин.

Когда переехали по мосту через Эльбу, полковник приказал Ване остановиться. Машина затормозила в узком переулке, возле стены бывшего королевского дворца.

— Смотрите, капитан, — сказал Чайка. — Перед вами один из самых замечательных памятников немецкого искусства.

Соколов оглядел стену. На добрую сотню метров тянулось огромное мозаичное панно. Оно было составлено из кусочков фарфора искуснейшими мейсенскими мастерами. Безвестные художники изобразили на этой стене всю историю саксонских курфюрстов.

— Если вдуматься, — продолжал полковник, — то это ведь памятник не королям саксонским, а именно простому народу, который сумел достигнуть таких высот мастерства. Да, простые немецкие рабочие… Представьте себе только, что они создадут, когда им будет дана возможность трудиться и творить свободно, — добавил он и тронул Ваню за плечо.

Машина помчалась дальше по улицам разрушенного города. Через несколько минут Чайка и Соколов входили в приёмную генерала Дуброва.

— Точно приехали, — сказал адъютант. — Генерал сейчас примет вас. Прошу заходить.

Соколов быстро оглядел свой китель, стряхнул с плеча пылинку и двинулся вслед за полковником.

Генерал Дубров встретил их приветливой улыбкой. Это был человек средних лет с умным, внимательным взглядом и чуть поредевшими, но ещё тёмными волосами, зачёсанными на косой пробор. В каждом движении, в каждом взгляде, в каждом слове генерала чувствовалась неистощимая энергия.