Вадим Собко - Залог мира. Далёкий фронт

— Нет, Штельмахер, хуже.

— Что случилось?

— Да нет, ничего. Просто я сейчас вспомнила… Понимаете, получила письмо от дяди из Гамбурга. Извещает меня о разделе нашего имения, будто я сама об этом не знаю. Рекомендует мне, как своей наследнице, что-нибудь придумать для сохранения земли. Хорошо ему так рассуждать, сидя там, в Гамбурге, под крылышком англичан!

— Ну, Гильда, — насмешливо протянула Криста Ранке, — нищей вы ещё не стали. У вас кое-что найдётся и в западных зонах.

— Кончится всё это тем, — решительно сказала Гильда, — что я просто сбегу туда и перестану думать об этом наследстве.

Штельмахер сделал рукой успокоительный жест:

— Всё равно мы с вами рано или поздно окажемся у американцев. Либо мы поедем к ним, либо они…

— Что они? — вскинулась Гильда.

— …либо они придут сюда. Собственно говоря, вся надежда на это, — и Штельмахер встал навстречу появившейся Эдит.

— Добрый вечер, господа, — сказала она. — Извините, я немного устала.

— Да, я тоже устал, — сказал Штельмахер, решив приступить к делу немедленно. — Но мне нужно с вами поговорить.

Это понятно, Штельмахер, иначе вы бы не пришли.

— Вы несправедливы ко мне, но не будем спорить. Меня уполномочили сделать вам выгодное предложение.

— Мне?

Штельмахер посмотрел на Эдит и решил пустить в ход свой самый сильный козырь, чтобы сразу ошеломить актрису и не дать ей опомниться:

— Специально для вас написана пьеса.

Расчёт конферансье оказался верным. Такое сообщение Действительно могло заинтересовать Эдит Гартман.

— Для меня? — недоверчиво спросила она.

— Да, специально для вас, — торжествовал Штельмахер.

— Очень любопытно!

— Вы даже не представляете себе, насколько это интересно. Пьеса сногсшибательная, обещает неслыханный успех. Она должна пойти в театрах английского сектора Берлина. Слава снова осенит ваше имя, фрау Гартман, а слава — это деньги.

— Удивительно, что в Берлине вдруг вспомнили обо мне. Да ещё в английском секторе. Кто хочет на этом заработать, Штельмахер?

— Странный вопрос! Все хотят…

— Какая же это пьеса?

— Конечно, о русских. Задумана чудесно. В последнем действии вам выжигают в комендатуре глаза и отправляют в эту… в Сибирь. Это будет настоящая сенсация!.. Минимум двести аншлагов. Надо показать всему миру горестную судьбу немецкого народа в советской зоне оккупации.

У Эдит вдруг перехватило дыхание.

— Но это же подлая ложь! — воскликнула она.

— А вы хотите, — уже открыто издевался Штельмахер, — чтобы англичане показывали на сцене, как у вас раздают крестьянам землю? За это ни в английском, ни в американском секторе никто и пфеннига не даст. Англичане и американцы собираются показать зверства русских. Вот куда они метят! А тут можно будет даже объявить, что исполнительница главной роли, известная актриса Эдит Гартман, сама едва-едва вырвалась из большевистских лап. В газетах заголовки на всю полосу! Живой свидетель! Безусловное доказательство! Так как же, фрау Гартман? Согласны?

— Это напоминает пьесы, в которых мне предлагал играть доктор Геббельс, — с отвращением произнесла Эдит. — Значит, всё сначала? И опять призыв к войне?

— А нас не спрашивают, фрау Гартман. Мы не имеем права голоса.

— Неправда! Имеем! И за войну я свой голос не отдам. Я хочу мира!

— Как быстро сагитировали вас русские!

Последние слова окончательно возмутили Эдит. Штельмахер позволил себе слишком много. Актриса поднялась с кресла, сделала шаг к конферансье и сказала:

— Боюсь, Штельмахер, что мы с вами разговариваем в последний раз.

— Вы донесёте на меня в комендатуру?

— Нет, отныне я просто не знакома с вами.

— О, это пустяки, — успокоился Штельмахер, раздумывая над тем, когда он сможет снова обратиться к актрисе со своим предложением. — Мы ещё помиримся.

Неизвестно, чем закончился бы этот разговор, во всяком случае, Эдит уже готова была указать Штельмахеру на дверь, но тут ещё раз прозвонил звонок, и фрау Ранке впустила Эриха Лешнера. Он стоял на пороге с небольшим пакетиком в руках, удивлённо оглядывая незнакомое общество.

Эрих Лешнер приехал с товарищами в Дорнау рано утром. Прибыли они ещё до начала демонстрации, долго гуляли по городу, потом остановились на углу Дрезденер-штрассе и с интересом смотрели на растянувшееся вдоль улицы многолюдное шествие. В конце концов они присоединились к какой-то колонне и прошли перед трибуной, откуда их приветствовал Макс Дальгов.

Когда настало время обедать, Эрих вместе с друзьями отправился в пивную, где они разговорились с крестьянами из других сёл. Беседа становилась всё более оживлённой и затянулась до позднего вечера. Лешнеру хотелось узнать, как хозяйствуют на помещичьей земле соседи. Оказывается, и у них комитеты взаимопомощи столкнулись со многими трудностями. Оказывается, зажиточные крестьяне не только в Гротдорфе упираются, не желая засевать всю принадлежащую им землю. За разговором Лешнер и не заметил, как наступил вечер.

Было уже темно, когда он с товарищами вышел из пивной. Теперь уже нечего было рассчитывать на попутную машину. И только тут Эрих спохватился, что так и не успел зайти к Эдит и передать ей первомайский подарок, заботливо приготовленный Мартой. А Вальтер Шильд предложил наведаться к знакомому шофёру: он, наверное, подкинет их до деревни. Лешнер очень обрадовался такому предложению, попросил заехать за ним, дал адрес Эдит и быстро направился к сестре.

Войдя в комнату и увидев незнакомых людей, Эрих решил не затягивать своего позднего визита и быстро сказал:

— Здравствуйте, господа, добрый вечер, Эдит, добрый вечер, тётя Криста! Я вам привёз тут кое-что на праздник.

Он протянул фрау Ранке пакет и уже хотел выйти, но Эдит задержала его.

— Подожди, Эрих, — сказала она. — Садись, расскажи как там у нас живут.

Лешнер, неуверенно поглядывая на гостей в вечерних костюмах, сначала немного смущался. Однако постепенно он увлёкся и потом уже не обращал внимания на Штельмахера и Гильду.

— Здорово у нас всё изменилось, — говорил Лешнер. — Мы совсем другими людьми стали. Теперь моя земля уже засеяна…

Лешнер не заметил, как Гильду передёрнуло, когда она услышала слова «моя земля».

— А как поживает Марта?

Эрих просиял:

— У нас будет маленький, Эдит, ты понимаешь! Раньше меня это только огорчило бы, а теперь…

— Чудесно! — воскликнула фрау Ранке. — Я обязательно приеду к тебе на крестины.

— Конечно, тётя, — снова смутился Эрих. — Но это будет ещё не так скоро.

Он смотрел на быстрые движения старухи, которая умело разворачивала заботливо увязанный пакетик.

— Что это, Эрих?

— Немного масла, тётя… А что ты сейчас делаешь, Эдит? Говорят, снова будешь играть в театре? Очень хорошо! Мы приедем на тебя посмотреть. Ты молодец!..