Василий Ардамацкий - Последний год

— Понимаете, какое дело… — затрудненно проговорил Протопопов. — В общем смысле ничего не изменилось, все идет своим чередом, но этот акт вызовет… новое резкое падение рубля, и в рассуждение этого о капитале следует позаботиться… и не откладывая…

Так начался этот разговор, закончившийся разработкой сложного плана их совместных действий по спасению капиталов. Деньги будут переведены в швейцарский банк. Это обеспечит Протопопов, воспользовавшись правом министра внутренних дел оформ-лять такого рода переводы даже в военное время. Но сделать это нелегко, его враги могут докопаться до сути операции и помешать. Чтобы они не успели этого сделать и чтобы он мог быть тверд в проведении операции, ему необходимо получить безоговорочную поддержку царя и царицы. Тем более что возник слух, будто на его пост кого-то уже готовят. Организовать такую поддержку должен Манус, это его взнос в общее дело. Наконец, на случай беды делается так, будто переводятся деньги одного Мануса…

На все это Манус согласился и дивился про себя, что Протопопов сумел так хитро продумать эту операцию — все-таки не зря говорили, что раньше делец он был отменный…

Через час домой к Манусу явился перепуганный насмерть срочным вызовом Бурдуков. После смерти Грубина он все свои надежды связывал с Манусом, и он верил ему больше, чем Груби-ну. В свою очередь, и Манус, помня обо всем, что сделал для него Бурдуков, старался подавить в себе брезгливое чувство к этому наполовину разрушенному страхом и пьянством человеку.

— Я весь внимание… — Бурдуков слезящимися глазами преданно смотрел на своего кормильца и спасителя.

— Дело срочное… — начал спокойно Манус, будто речь шла просто еще об одном его поручении. — Надо встретиться с Распутиным. Незамедлительно. Берите мой автомобиль и поезжайте к нему. Он должен сегодня же повидать ее… понимаете? — Бурдуков быстро кивнул. — Задача одна — он должен там укрепить положение Протопопова, па него готовятся наскоки, и их надо отвести. Никаких новых кандидатур. Тронуть его — это смертельная опасность трону и государству… а значит, и нам с вами… — На массивном налитом лице Мануса дрогнула тень улыбки. — За это Распутину миллион. От меня. Слово мое закон, вы знаете и ему это внушите. — Манус помолчал и, положив руку на плечо Бурдукова, сказал мягко и доверительно — Думаю я, что это последнее мое поручение вам и ваша последняя возможность доказать мне свою преданность, после чего вы о своей судьбе можете уже не тревожиться… — Он чуть толкнул его в плечо. — Поезжайте с богом…

Не прошло и часа, как Бурдуков привез Распутина на квартиру опереточной артистки Лермы, где они обычно встречались…

Распутин был мрачный, злой, выслушал Бурдукова рассеянно и сказал:

— Надоело и ни к чему. Слаб оказался Протопопов. Слаб, вожжу не держит… ерзает куда попало.

— Это не разговор, Григорий Ефимович, — решительно остановил его Бурдуков. — Кому, кому, а вам выходить из дела рано. Сами недавно жаловались, что мошна на покой еще не тянет.

— Зато у вас тянет, — проворчал Распутин и вдруг стал из-под косматых бровей рассматривать висевшую на стене фотографию какой-то балерины в пачке… Потом повернулся к Бурдукову и, глядя на него затуманенными серыми глазами, сказал пророческим голосом:

— А Россия меж тем гибнет.

— Причитания поберегите для других, — строго сказал Бурдуков, в деле он умел быть крут. — Сейчас давайте о деле.

— Дело, дело… Что толку от него? — шумно вздохнул Распутин, расстегивая ворот синей шелковой косоворотки.

— А то, что Манус обещает вам, если Протопопова не тронут, миллион. А если он что обещает, это, вы уже знаете, закон, — внушительно сказал Бурдуков.

— Врешь. — Утопленные в глубоких ямах глаза Распутина заблестели.

— В таких делах не врут, Григорий Ефимович, — ответил Бурдуков.

— Вам верить — землю жрать, — проворчал Распутин, посмотрел на Бурдукова испытующе. — Я этих барышников знаю. К тому же мне передали, что старый Горемыкин хочет собрать для меня миллион среди своих. Эти понадежней.

Бурдуков молчал, соображая, что говорить дальше, его худое землистое лицо подергивал нервный тик…

— Ну что ж, Григорий Ефимович, идите к Горемыкину, — холодно и с угрозой сказал Бурдуков. — Но только дадут ли? Кроме всего, они вам на дорожке Пуришкевича приготовят. Игнатий Пор-фирьевич как раз сказал: надо, чтобы Григорий Ефимович поскорей получил мой миллион и выскочил с ним живьем. Пусть это будет нашей главной отплатой ему за все, что он для нас сделал.

— Смотри, барышник, а с богом в душе, — садясь в кресло, успокоенно произнес Распутин.

— Вообще идти за этим миллионом к Горемыкину или к великим князьям вам не резон, — продолжал Бурдуков, видя, что Распутин качнулся… — Сколько они на вас помоев вылили… гордость надо иметь, Григорий Ефимович, да и времени у всех нас в обрез, не забывайте об этом. А если Манус говорит «сделаю» — закон. И вы и я это знаем.

— Продаст — прокляну, — шепотом сказал Распутин и поднял руку со сложенными перстами для проклятия.

— Манусу, Григорий Ефимович, лучше не грозить, — скромно потупив взгляд, тихо сказал Бурдуков.

— Про себя проклял, — ответил Распутин. — Больно много развелось неверных. — Он вдруг легко, пружинно выбросил из кресла свое крупное литое тело и, одернув косоворотку, сказал! — Я у мамы буду завтра. Все сделаю.

Пятого декабря под вечер, предварительно созвонившись с Вырубовой, Распутин ехал в Царское Село.

Настроение у него хорошее. Кажется, крепко запахло миллионом, и сегодняшняя поездка дорогу к нему укорачивала. Он сделает все, что надо этому Манусу, да и дело-то не очень страшное. Про фронт узнавать не надо. А царица и сама за Протопопова горой…

Автомобиль двигался медленно — падал снег, и впереди за пять шагов шевелилась непроницаемая мгла. Распутину вдруг показалось, что его везут совсем не туда.

— Сколько еще до Царского? — наклонился он к шоферу.

— Верст десять осталось, — ответил ему сидевший рядом с шофером охранник и добавил — Чуть опоздаем.

— Не дело опаздывать, — проворчал Распутин, откидываясь на спинку сиденья.

— Гнать нельзя, — сердито сказал шофер.

— А с чего бы тебе серчать? — ласковым басом спросил Распутин.

Шофер не ответил, только кивком головы показал вперед, где кружилась метель.

В круглой прихожей дворца его встретила Вырубова в сером оренбургском платке иа толстых плечах, как всегда, приложилась к его руке.

— Слава богу, приехал, — крестясь, сказала она. — А то уж Александра Федоровна нервничать стала. Говорит, как вы могли позволить Другу ехать в такую погоду.

— Бог меня не обидит… — сказал Распутин, твердо шагая по ковровой дорожке дворцового коридора, отставая от него, прихрамывала Вырубова.