Ричард Хилдрет - Белый раб

Потерпев неудачу в своих поисках, мой агент решил прибегнуть к помощи газет. Помещённые им объявления подробным образом описывали внешность моей жены, сообщали фамилию её последнего владельца и сулили крупную денежную награду любому лицу, которое доставит сведения о Касси и её сыне. На это объявление откликнулось немало людей, но все сведения, которые они сообщали, относились к совершенно другим лицам, и после двух лет бесплодных поисков он отказался от всяких дальнейших попыток.

О Томасе он узнал только то, что генералу Картеру так и не удалось поймать его. Были люди, утверждавшие, что им несколько раз приходилось видеть человека, приметы которого как будто подходили к тем, которые называл мой агент. Человек этот скрывался в лесах; он только изредка и всегда неожиданно появлялся на плантациях. Можно было думать, что он жив и сейчас и является главарём какой-нибудь банды беглых. Таковы были единственные известия, сообщённые мне моим посланным.

Пока он находился в Америке, я всё же ещё мог надеяться, как бы ни была ничтожна та надежда, которую он поддерживал во мне своими письмами. Теперь я лишился и этого последнего утешения. Стоило ли мне сбрасывать с себя цепи, если цепи, быть может ещё более тяжёлые, сковывали моего верного друга, мою любимую жену и моего милого, милого малютку, моё ненаглядное дитя!

Какого только горя не приносит людям тирания! Горю этому нет конца! Оно гналось за мной через всю ширь Атлантического океана: каждый раз, когда я думал о Касси и о моём сыне, я вздрагивал и трепетал в страхе, как будто на меня снова надели оковы, как будто окровавленная плеть снова свистела над моей головой.

Всемогущий боже! Как мог ты обречь созданного тобой человека на такие муки?..

Долго не мог я оправиться от удара, который ошеломил меня. Потом я немного овладел собой, но рассеяться мне никак не удавалось. Казалось, какой-то червь точил моё сердце. Никто, быть может, не дорожил больше, чем я, тихими радостями семейной жизни, но воспоминания о том, что у меня была когда-то семья, превратились для меня в сплошную муку… О, если бы жена моя и ребёнок были со мной! Как сладостно было бы мне доживать последние годы; воспоминания о том, что я выстрадал, о несчастьях, которые миновали, только украшали бы их.

Ощущение одиночества, горькие мысли и ужасные картины, которые я не мог изгнать из памяти, превращали мою жизнь в тяжёлое бремя и заставляли искать облегчения в путешествиях. Я объездил чуть ли не все европейские государства, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей и с этой целью углубляясь в изучение законов и нравов новых для меня стран. Я побывал в Турции и в странах Востока, бывших некогда колыбелью искусства и пышной роскоши, но ныне давно разорённых тиранией и грабежами военщины, не знающими конца. Я проехал сквозь пустыни Персии и столкнулся в Индии с новой и более благородной цивилизацией, постепенно выраставшей на развалинах цивилизации древней.

Но больше всего влекло меня желание ближе узнать условия жизни несчастного и угнетённого народа, к которому принадлежала моя мать. Я снова переправился через океан. Я взбирался по отвесным склонам Анд и бродил по цветущим бразильским лесам.

Всюду я встречал всё то же гнусное самовластие меньшинства, топчущего жизнь, свободу и счастье людей. Но почти повсюду я видел и то, что раб постепенно сбрасывает с себя трусливую покорность и вот-вот уже готов воспрянуть при первых призывах к свободе. Да, я видел это повсюду… повсюду, за исключением моей родины — Америки.

Рабство существует во многих странах, но нигде нет такого безжалостного, такого жестокого гнёта, нигде тирания не приняла столь дьявольского облика, нигде — в целом мире — законы и правители так открыто не ставят себе целью обречь половину народа на темноту и невежество и раз и навсегда погасить в этих людях самое стремление к свободной жизни и всякую надежду на свободу.

В католической Бразилии, на испанских островах, там, где, казалось бы, тирания, опираясь на суеверие и невежество, должна была проявить себя с особой жестокостью, в рабе всё же видят человека, имеющего право на известное сочувствие и расположение. Рабу позволено преклонять колени перед тем же алтарём, перед которым в молитве склоняется его господин, и он имеет право слышать, как католический священник провозглашает священную истину, что все люди равны. Надежда когда-нибудь стать свободным человеком может дать ему утешение и поддержку. Он имеет право выкупить себя. Если его подвергли тяжёлому и несправедливому наказанию, он может требовать эту свободу как своё законное право. Он может ждать, что господин его подарит ему свободу, желая отблагодарить его за всё, или оказать ему милость, или, наконец, вняв голосу совести, пробудившемуся в последние минуты жизни, когда священник отпускает ему грехи. Получив свободу, раб в этих странах тем самым приобретает и права свободного человека, в нём видят равного, и он пользуется во всех областях повседневной жизни правом на равенство, одна мысль о котором вызывает у исполненных предрассудков и пустоголовых американцев тайный страх и гневное возмущение.

Рабство в этих краях благодаря существующему положению вещей близится к концу, и стоит только покончить с дозволенной торговлей людьми на африканском побережье — и меньше чем через полвека во всей испанской и португальской Америке не останется ни одного раба.

В одних только Соединённых Штатах, в этой стране, претендующей на монополию в области свободы, дух деспотизма и насилия расцветает пышным цветом, с негодованием отвергая малейшую попытку ограничения. Только в одной этой стране бесчинствует насилие, не сдерживаемое ни страхом перед богом, ни сочувствием к ближнему.

Для того чтобы возможно лучше защитить и обеспечить себя, американские рабовладельцы, которые яро отстаивают все привилегии своей власти — власти бича, добились издания закона, согласно которому они лишаются права даровать свободу своим рабам, и таким путём уничтожили последнюю искру надежды, которая ещё тлела в душе их жертв.

А ты, дитя моё! Юность твоя принесена в жертву произволу! Может быть, в тебе погасили уже дух мужества… Может быть, едва начав расцветать, душа твоя уже оледенела от прикосновения холодной руки рабства. Может быть, она уже растоптана, уже мертва!

О нет! Нет! Так не должно, так не может быть! Дитя моё, у тебя есть отец, он не забудет, и он не покинет тебя! Беда твоя велика, велики будут и его усилия найти и освободить тебя. Чего стоит любовь, которая страшится опасности и сдаётся при первой неудаче!

Да, я решил! Я вернусь в Америку! В поисках моего сына я готов исколесить страну во всех направлениях, я вырву его из рук насильников или сам погибну в неравной борьбе!..