Луиджи Капуана - Маркиз Роккавердина

Ах, она хотела бы сотворить чудо, только совсем другое! Но чувствовала, что не в силах. И в тот же день сказала об этом своей матери, которая все допытывалась:

— Ну что с тобой творится? Что происходит?

— Наверное, я ошиблась, мама!

— Как так?

— Я чувствую себя совсем одинокой, мама!

— Что ты хочешь этим сказать?

— Мы обманулись, и он, и я. Его сердце закрыто для меня. Он взял меня в жены, как мог взять любую другую женщину… Возможно, не права была я… Я не должна была входить в этот дом… В нем еще жив призрак той, «другой». Я чувствую это, вижу…

— Что же ты чувствуешь? Что видишь?

— Ничего! Не знаю… И все же я уверена, что не ошибаюсь.

— Пресвятая богородица! И зачем так изводить себя!

— Ах, мама! Я не хотела говорить об этом, чтобы не огорчать тебя. Но у меня бы сердце разорвалось, если б я не отвела душу… Дай мне сказать тебе все. Я смирилась, давно смирилась. Ты ничего не знала об этом еще несколько месяцев назад. У тебя своих горестей хватало. Зачем было говорить тебе об этом? И когда то, на что, казалось, уже глупо было надеяться, стало вдруг возможным, ты помнишь, я заколебалась, я долго не решалась, опасаясь того, что, к сожалению, и случилось! Да, мама. Между мною и им все время стоит та, «другая», — живое воспоминание!.. Я не ошибаюсь. Разве я человек, разве я здесь свой человек, близкий друг?.. Я — мебель.

— Как ты ошибаешься, дочь моя! Ну, вышло между вами какое-то недоразумение, так надо объясниться. Муж и жена должны так поступать, иначе все усложняется. Каждый воображает, будто за этим кроется что-то серьезное… А на самом деле и нет ничего!

— А если есть нечто худшее, чем то, что предполагаешь?

— Не может быть. Всего-то через полгода! У маркиза столько забот в голове. Дела поглощают его, доставляют немало хлопот. А ты выдумываешь все и мучаешься… Как же ты хочешь, чтоб он узнал обо всем этом? Как он догадается?

— Я сказала ему: «Антонио, я чувствую, что вы не любите меня!» Я плакала, говоря это…

— Ну и что?

— Он рассмеялся, ответил шуткой, но смех его был недобрый и шутил он через силу.

— Тебе показалось. Он прав. Мужчины не понимают некоторых касающихся нас, женщин, вещей, ничего не значащих для них. А ты из-за этого губишь свое здоровье. Не замечаешь, что таешь с каждым днем. Ты бледна… Ты никогда не была такой. О чем ты думала, когда выходила замуж? Что не придется нести никакого креста? У него странный характер. Терпи его таким, каков он есть. Мне было куда тяжелее! Я выполняла волю господа, я всегда смирялась, ты это видела! Что тебя так тревожит?

— Его молчание, мама!

— Маркиз не слишком щедр в проявлении чувств. Так уж он устроен. Ты хотела бы переделать его?

— Не знаю. Иногда он подолгу сидит в глубокой задумчивости, с очень мрачным лицом, а потом, когда очнется, смотрит на меня с испугом, словно боится, что я угадала его мысли. И когда я спрашиваю: «О чем вы думаете?» — отвечает уклончиво: «Ни о чем! Ни о чем!»

— Так, значит, ни о чем. Хочешь, я поговорю с ним? Или попрошу баронессу поговорить?

— Нет. Может быть, я не права.

— Ты безусловно не права.

— Да, да, мама, я не права. Я понимаю это. Не огорчайся из-за меня!

Уезжая, маркиз сказал ей: «Сегодня вернусь пораньше». Но был уже час ночи, и маркиза, выглядывая с балкона на улицу, начинала тревожиться, что его нет так долго.

Она испугалась, увидев, что приехал только Титта верхом на муле.

— С маркизом что-нибудь случилось?

— Ничего, ваша светлость.

Спрыгнув с мула и привязав его к одному из железных колец, вделанных в стену по обе стороны от ворот, Титта поспешил войти в дом. Она бросилась ему навстречу в прихожую.

— Не волнуйтесь, ваша светлость. Дело в том, что…

— Маркизу плохо?

— Нет, ваша светлость. Меня послали за судьей и карабинерами. В Марджителло повесился… кум Санти Димауро.

— О боже!.. Почему? Как?

— Он повесился на своей земле, которую продал маркизу два года назад. Он не раз говорил: «Рано или поздно я приду сюда умирать». И несчастный сдержал слово. Он жалел, что продал этот надел… Время от времени его видели там, он сидел у дороги, опершись локтями о колени, опустив голову. «Что вы тут делаете, кум Санти?» — «Смотрю на свою землю, которая теперь уже не моя!» — «Вы же получили за нее кучу денег!» — «Да, но мне нужна моя земля!»

— Почему он продал ее?

— О! Он обычно рассказывал длинную историю. Говорил, что из-за суда по делу об убийстве Рокко Кришоне… Он обиделся на маркиза, который не захотел вмешаться… Следователь… знаете, ваша светлость… Когда идет следствие, собирают все показания… А поскольку следователь… Длинная история!.. Но он сам пришел к маркизу и сказал: «Вашей светлости нужен этот кусок земли? Возьмите его». Его земля оказалась в самой середине Марджителло, и старик иногда запахивал лишнее… Крестьяне, когда могут прихватить пядь земли, не очень-то церемонятся. Кум Рокко, блаженной памяти, был не из тех, кто допустит такое, он защищал интересы хозяина. И маркиз никогда не найдет другого такого слуги, ваша светлость! Ну вот старик пришел к маркизу и говорит: «Вашей милости нужен этот кусок земли? Так возьмите его!» Потом старик пожалел. Приходил плакать на этот клочок, словно там кто-то похоронен… А хозяин тут при чем? И теперь он назло ему повесился там на дереве… Кто увидел его? Он висел перед домиком… Когда мы ехали в коляске, мулы — а у животных нюх лучше, чем у людей, — встали и ни с места: ни вперед, ни назад. Я осмотрелся, чтобы понять, что же так напугало бедных животных… Святая мадонна! Соскакиваю с козел, выходит из коляски и маркиз, оба мы стали бледнее покойника. Вовек не забуду, пока жив!.. Висит он весь синий, глаза выпучены, язык вывалился… Трогаю его, а он холодный!.. Тогда мы вернулись в Марджителло… Маркиз от расстройства даже слова вымолвить не мог. Упал на постель. Теперь ему лучше… И послал меня предупредить вашу милость. А я должен пойти к судье и к карабинерам… Покойник все еще висит там… Сам захотел погубить свою душу!

Маркиза слушала его не перебивая, и мурашки пробегали у нее по коже, словно тело старого крестьянина с посиневшим лицом, выпученными глазами и вывалившимся языком висело прямо перед нею, раскачиваясь на ветке дерева, к которому привело его отчаяние.

— Да простит его господь! — взволнованно произнесла она. — А маркиз все же не вернулся? Скажите правду, Титта, ему плохо?

— Да нет, ваша милость, нет! Он ждет судью, карабинеров и рабочих, которые должны унести покойника… Он нарочно послал меня… И если ваша милость позволит…

В ту ночь маркиза побоялась спать одна в своей комнате. Она сказала матушке Грации:

— Помолимся за упокой души несчастного.

Не дойдя и до середины молитвы, Грация уснула в кресле, куда ее усадила хозяйка, и Цозима, как была в одежде, упала на кровать, уверенная, что не сомкнет глаз, с невыразимой тоской в душе и каким-то неодолимым предчувствием печальных событий, которым суждено рано или поздно произойти из-за дурного воздействия этого покойника.