Саймон Монтефиоре - Сашенька

На глаза навернулись слезы, она положила трубку.

— Кто звонил? — спросила Снегурочка. — Леночка?

Кузина Леночка — толстая подушка. Что случилось, мама?

— Господи, — вздохнула Сашенька, опускаясь в кресло, обхватив голову руками. Что это значит?

Сначала Гидеон, теперь Мендель. К горлу подступила тошнота.

— Мамочка, — позвал Карло своим тоненьким голоском, забираясь к ней на колени, как ручной медвежонок. На нем была голубая пижама. — Тебе плохо? Я сейчас тебя обниму, поглажу по лицу и поцелую. Вот так! Я люблю тебя, мамочка, ты мой лучший друг!

Карло поцеловал ее в нос с такой нежностью, что Сашенька затрепетала от любви.

В субботу Сашенька ждала Ваню домой. На даче было тихо, от этого спокойствия Сашенька задыхалась. Дети с Каролиной пекли пирог.

В голубятне ворковали голуби, на березах хрипло каркали вороны. В конюшне маршала Буденного заржали кони, им ответил Сашенькин пони. Вдалеке гудели пчелы, от запаха жасмина кружилась голова.

Сосед, важный чиновник, напевал песню из фильма «Веселые ребята». А телефон все не звонил. Сатинов не приехал играть в теннис.

Все замерло. Сашенька сидела на веранде и делала вид, что читает газеты и гранки журнала. В газетах ничего не писали, ни намека на шпиономанию и показательные процессы, как год назад. Людей выпускали, дела пересматривали. Может, у нее развилась мания преследования? Она позвонила Бене и условными фразами рассказала о дяде. «Герань пустила ростки», — тихо ответил он, и Сашенька вспомнила их сарай, их талисман.

Она постоянно думала о Бене. Они должны встретиться на следующей неделе. Он ее успокоит, рассмешит в своей фаталистической еврейской манере.

Как она жила без единственного и неповторимого Бени?

Она хотела снова ему позвонить, но не со своего телефона. По пути на речку есть телефон-автомат. Беня постоянно дразнил ее, заставлял признаться, что она его любит. «Ты испытываешь ко мне хоть что-нибудь?» — спросил он.

После нескольких дней знакомства? Она, член партии, мать, главный редактор и старый большевик, влюбилась в праздного писаку? Он что, белены объелся? Нет, это она белены объелась! Ох, Беня! Что он делает?

Предзнаменования сбивали с толку. Гидеона не арестовали, Мушь звонила и сказала, что «они» лишь хотели обсудить с ним «кино и историю греков и римлян». Это был намек для Сашеньки или случайно оброненная фраза? Неужели Гидеон предупреждал их об аресте Менделя? «Греков и римлян». Мендель знал древнюю историю. Он сам был древней историей. Корни его ареста, должно быть, уходили в далекое большевистское прошлое, как и уничтожение старого грузинского друга Сталина, Абеля Енукидзе, «дяди Абеля». Он писал об истории Бакинской подпольной типографии, но забыл упомянуть о роли вождя в ней.

Сашенька прекрасно помнила товарища Абеля, рыжеволосого повесу с голубыми глазами, шаловливыми ручками и гаремом балерин. Его расстреляли в 1937 году.

Однако Мендель — не Абель. Дядя Мендель никогда не переходил в оппозицию, он отчаянно дрался на стороне Сталина. Он был «совестью партии», и к тому же не болтун. Почему именно Мендель и почему именно сейчас, когда террор закончен? Ведь арестовать Менделя могли в любой момент с 1936 года. Сейчас его арест казался бессмысленным.

Или Гидеон имел в виду древнюю семейную историю? Но все знают про Цейтлиных, Сашенька работала с самим Лениным, она большевик, дочь миллионера, товарищ Песец!

Неужели органы заинтересовались ее семьей и лично Сашенькой? Ее предки были буржуа, но она защитилась, выйдя замуж за Ивана Палицына, а его преданная служба и пролетарское происхождение выступали гарантией стабильности. Они оба верно служили партии.

Может, все дело в ее муже? Может, в самих органах существует конкуренция, новая «метла»

Берии преследует старых москвичей? Но Ваня никогда не был клевретом предыдущего наркома, да и Берия уволил всех ежовских прихвостней еще несколько месяцев назад. Эти маньяки ушли. Обратились в прах.

Аресты родственников не обязательно должны отразиться на ней, убеждала себя Сашенька. Такое постоянно происходит. Даже родственников самого Сталина, семью Сванидзе, арестовали. Даже брата великого товарища Серго расстреляли. Сталин говорил, что сыновья не в ответе за грехи отцов, но на закрытом приеме в Кремле, на котором Ваня присутствовал лично, тот же Сталин угрожал, что уничтожит врагов народа и «всю их шайку! Да, всю шайку!»

Она знала, что пути Сталина, истории и партии неисповедимы.

«Мы, члены партии — словно члены военного ордена в час непримиримой классовой борьбы и грядущей войны.

“Чем успешнее наша партия, тем больше возникает у нас врагов”, — так говорил товарищ Сталин. Мы всем сердцем преданы партии и идее — священному Граалю, нам не до буржуазной сентиментальности.

Мендель политик, а в нашей развивающейся, но пока неидеальной системе это и есть политика». Она уверяла себя, что все будет хорошо. Менделя, как и Гидеона, отпустят. Наступила новая, «вегетарианская» эра.

Кошмар позади.

Когда подъехала машина, голуби веером вспорхнули с голубятни. Сашенька босиком спустилась вниз помочь водителю открыть ворота. Из машины, усталый, выбрался ее муж, и Сашенька тут же почувствовала себя спокойнее. Ваня занимал должность одного из заместителей наркома внутренних дел, а в марте на съезде был избран кандидатом в члены ЦК — вот он приехал, здоров как бык.

Только немножко переутомился. Да седых волос прибавилось в его густой шевелюре. Но он всегда приходил домой уставшим.

Сашенька напрасно волновалась. На улицу выбежали дети. Карло был голенький, на Снегурочке летнее розовое платьице — она уже выросла. Отец обнял их, прижал к груди, поздоровался с кроликами и подушками, послушал о пироге и конфетах и отослал их в дом. Потом посмотрел на Сашеньку так, как никогда еще на нее не смотрел, от ярости его глаза почернели.

Он хотел что-то сказать, но с веранды позвали к столу.

Ваня повернулся и пошел в дом.

Ужин на веранде, казалось, длился дольше обычного.

Дурманил запах сирени и жасмина, потом Снегурочка стала бросаться едой. Ваня хлопнул по столу, подпрыгнул и вытащил дочь из-за стола.

— Немедленно прекрати! — закричал он.

Снегурочке было больно, она расплакалась. Карло испугался, потом его широкое личико скуксилось, он тоже разрыдался.

— Я ничего не сделал! — плакал он. Подбежал к матери, но Сашенька промолчала. Все ее внимание было поглощено мужем.

Ваня избегал встречаться с ней взглядом, ему кусок в горло не лез. Вместо вины, как следовало бы, она почувствовала обиду. Она соскучилась по Бене, по его неистощимому юмору, его раблезианскому сквернословию, по его чуткости.