Самсон Шляху - Надежный человек

— Видишь этот столб? — Он смерил столб глазами, от низа до верхушки. — Жаль только птиц, которые живут на проводах, не то бы…

— Что — не то бы? Клещи, которыми перекусывают проволоку, я уже отдал другим.

— Зачем они нужны, клещи? — перебил Василе.

Не успел пекарь ответить, как он собрал в ладонь несколько стеблей сухого бурьяна, быстро стеоел складным ножом немного стружки с основания столба, затем в мгновение ока высек из кресала искру, которая тут же превратилась в легкое пламя.

— Что ты задумал? — растерянно крикнул Илие. — Совсем тронулся, ей–богу! Кому придет, в голову заниматься этим средь бела дня? Немедленно затопчи огонь!

— Не пугайся: как раз в дневное время меньше бьет в глаза. Это мне давно известно… Попробуй ты так сделать, ну? — стал подзадоривать он Кику. — Хо–Хо, даже никакого керосина не надо!

Голыми руками он расшевелил кучу подожженного бурьяна, стараясь направить огонек против ветра, и пламя стало на глазах удлиняться, поначалу хилое, затем все более сильное…

— Можешь уходить, — весело крикнул он пекарю, — ты мне сейчас не нужен. Завтра приведу ребят из мастерской — такой огонь разведем… В общем, можно будет печь картошку…

В какую‑то ночь «доброволец» притащил в пекарню мешок — один бог знает, где он его раздобыл, — в котором был шапирограф! «Будем печатать листовки! — заявил он. — Пишет пусть кто другой — мне это не надо… Мне гранату в руки, взрывчатку, что‑нибудь взрывать, пусть взлетит все на воздух… Железнодорожный состав — вот это да! Хочу бороться в наилучшем стиле… Чтоб получить орден, когда вернутся наши. Хватит водить за нос — давайте дела! На печке сидеть не буду… Тогда уж лучше пробираться на фронт… А как вы думали? Буду держаться за чью‑нибудь юбку? Я теперь поумнел, понимаю, чего стоят дубинки жандармов… Даже если и пошел бы добровольно, то только с одной целью: перейти линию фронта. Все равно наши уже недалеко!»

С большим трудом удалось уговорить его установить в надежном месте станок‑как‑никак с железом знаком, сколько проработал в мастерских! «Пекари и сами могут придумать что‑нибудь подходящее, — после долгих раздумий решил Кику. — Пускай узнают, что у пекаря тоже не пустая голова! Напишу сам, без чьей‑либо помощи… Не слишком большой грамотей? В самый раз, чтоб рассказать о том, что накипело на душе!»

Из‑за этого печатного станка и будущей листовки он совсем потерял сон. Конечно, следовало бы посоветоваться; честно говоря, он даже обязан был сообщить обо всем этом Сыргие Волоху. Как‑никак ответственный группы… Но, с другой стороны, кто может сказать, что взбредет тому в голову? Можно было не сомневаться: услышав о печатном станке, листовках, Волох начнет требовать строжайшей конспирации. Посыплются вопросы: откуда? Где и когда добывали? Чтоб как‑нибудь не оказалось провокацией… Станет выстраивать все тот же ряд: доносчики, провокаторы, осведомители… И так далее. От него, мол, от Кику, требуется только одно: заботиться о пекарне. Передавать хлеб арестованным. Помнить день и ночь: пекарня — это штаб группы. Кон–спи–ра–ция! Но сколько можно прятаться за этими проклятыми печами?

Илие чувствовал, что готов впасть в бешенство, что больше нет сил терпеть. На дождь ему было наплевать, хоть он и промок до последней нитки. «Сколько еще будет прятать меня Сыргие за этими проклятыми печами?»

Небо на востоке начинало светлеть — недалеко утро. Вот появился и первый трамвай, следующий по своему обычному маршруту. Он остановился, однако люди, толпившиеся у остановки, входить почему‑то не торопились. Несколько пассажиров — многие еще протирали глаза — сошли. Стали собираться люди, не намеревавшиеся садиться в трамвай, привыкшие ходить на работу пешком. Неужели несчастный случай, кого‑то раздавило?.. В таком тумане…

Кику подошел к толпе. Люди смотрели куда‑то поверх голов: прикрепленный к электрическому столбу, развевался на ветру флаг. Виднелась надпись, вышитая ярко–желтыми буквами.

— «Смерть оккупантам!» — по слогам, словно учась грамоте, прочитал кто‑то.

Закурив сигарету, пекарь протиснулся в самую гущу людей. На дороге между тем сгрудились несколько доверху груженных машин, подводы, запряженные быками, — все они заслоняли проезд. Прибавлялось и людей, хотя никто из толпы не собирался что‑либо предпринимать, звать, например, полицию или хотя бы расчищать дорогу транспорту.

— Куда тут, к черту, взберешься, — проговорил кто-то. — Еще убьет током.

А машины? посмотрите только, как нагружены! — подхватил другой.

— Нагрузились — дальше некуда, — вздохнула какая-то женщина. — Теперь уже прибыли немцы, бежавшие из‑под Умани. Налетели, будто чума. Что хотят, то и делают: издеваются, грабят.

— Да, как будто проклятье обрушилось на город…

— Операция под Корсунь–Шевченковским, — стал объяснять какой‑то человек, чей голос казался словно бы процеженным сквозь шарф, которым было повязано у него горло. — Взяли в окружение десять дивизий!

— Это все Ватутин их косит, — дыша в кулак, проговорил сухонький старичок. — Может, господь и даст…

— Господь — на небе, мы же пока еще тут…

— Ничего, фюрер скоро получит новое оружие, тогда покажет большевикам…

начал петь какой‑то парень. Он притворялся пьяным просто для того, чтоб заглушить типа, вспомнившего фюрера.

Кто‑то попросил у Кику прикурить, и пекарь, подняв глаза, вздрогнул: перед ним был Сыргие. В душе шевельнулся легкий испуг, смутный и необъяснимый: как бы ответственный не прочел по лицу все колебания, которым он предавался в эту ночь. Волох, в конце концов, не может о них догадываться.

— Не думаю, чтоб это было делом твоих рук, — еле слышно бросил Сыргие. — Тогда зачем ты здесь в такое раннее время?

— Разве уже и на это не имею права? — Пекарю не понравился тон ответственного. — Тогда и у тебя нужно спросить: чего ты здесь ищешь? У тебя же только одно на уме: конспирация! Ради нее всех нас готов обратить хоть в леших! А сам?

— Не стоит спрашивать…

Кику посмотрел на Волоха: в серых рассветных сумерках видно было, как метались у того глаза — то вверх, где висело пурпурное полотнище, то на лица людей, то на циферблат часов — и все словно бы искали кого‑то, затерянного в толпе.

— Тебе сейчас нужно стоять у печи, следить за хлебом, ты же бродишь как неприкаянный. По–видимому, что‑то случилось, так вот, хотелось бы все‑таки знать: почему ты здесь?

Тут Кику вспомнил, — чего это вдруг, он и сам не мог понять, — где жила Лилиана, и подумал, что она совсем близко отсюда… Может, как раз на это и намекал Сыргие? Какая глупость, господи! Тем более что…