Самсон Шляху - Надежный человек

Темноту внезапно рассекли изломанные зигзаги молнии. Вслед за первой вспышкой последовали другие, затем оглушительно ударил гром, прокатившийся несколькими волнами: сначала — просто глухой, басовитый, потом все более и более гулкий. Лилиана посмотрела на Дана — в какую‑то минуту вспышка молнии осветила его с ног до головы: лицо у парня было болезненно бледным, глаза утопали в глубоких черных тенях, и эти тени, в которых не видно было глаз, внезапно вызвали у девушки чувство острой жалости. В свете молнии он казался неправдоподобно длинным, с вытянутой головой и заостренными плечами; ожидая новых ударов грома, он согнулся, чтобы прикрыть Лилиану, однако более всего ее поразило выражение лица, фантома из фильмов ужасов, которые она смотрела когда‑то в детстве. Лилиана боялась, но не за Кику, нет — за другого. Хоть бы уж Дэнуц не обронил где‑либо имя Томы Улму.

Этот человек — великая ее тайна. Он всегда жил в ней, всегда, как живой, стоял перед глазами. И теперь нужно только найти его, рассказать о своем горе. Даже Дэнуц и тот посоветовал ей попросить у кого‑нибудь помощи. Правда, он самым прямым образом заинтересован в том, чтобы все у нее было хорошо, — как‑никак любит ее.

— Вот как складывается, Лили… У тебя — с твоими, у меня — с моими… Потом в конце концов и те и другие станут для нас общими. Видишь, как далеко я зашел: тогда станут общими… и подозрения! Короче говоря, — он снова заговорил серьезным, категоричным тоном, — пока тебя не объявили осведомительницей или завербованной гестапо, пока «не поймали на горячем» — со всякими свидетелями, очными ставками… Пока не арестовали — они могут прибегнуть и к такой мере, и арест этот пройдет незамеченным, потому что сейчас ты никому не нужна…

— Прошу тебя: немедленно прекрати! — Она даже возмущенно топнула ногой по тротуару.

— …они будут рассчитывать на то, что вытянут у тебя хоть что‑либо насчет прежней работы и связей, — упорно продолжал он. — Нужно еще добавить: пока не арестовали и меня, что было бы намного страшнее. Исчезни завтра же из этой своей комнаты. Еще лучше — сегодня. Вернись домой, поцелуй руку отцу с матерью. Одним словом, исчезни. Только так ты разрушишь подозрения в твой адрес. Забывать о том, что было, тебе не обязательно — обязательно, чтоб забыли тебя. И те и другие. Поняла, девочка, чего требует от тебя «тип из полиции»? Никаких контактов с подпольным центром, вообще ни с кем. Кроме одного человека… Назвать его по имени? Наверно, не стоит, однако нас никто не слышит, и неизвестно, когда еще представится возможность поговорить с глазу на глаз. Найди, в самом деле, того, о ком ты мечтаешь, о ком сейчас говорила.

Внезапно откуда ни возьмись — без молний, без урчания грома — на землю посыпался дождь, словно где‑то ударили в сотню тамбуринов. Он обрушился на запоздавшую парочку не потоком капель, а сплошной стеной воды, и им пришлось броситься под защиту крыши… Дождь. Первый в нынешнюю весну, он счищал с города накипь зимы, омывал тротуары и оконные стекла, освежал воздух, кропил деревья и молодые побеги травы, унося в долины и сбрасывая в русло Быка мутные потоки воды.

Как хотелось сейчас Лилиане хотя бы на несколько минут сбросить с ног туфли на высоких каблуках и побежать босиком по воде! Теперь это можно было бы сделать, не боясь материнского наказания — мать всегда тряслась над ней, в особенности часто напоминая о том, чтоб берегла ноги… Красивые, изящные и все же… никогда не знавшие счастья прикосновения к земле, к прокладным дождевым струям.

Дэнуц, как всегда внимательный и предупредительный, заслонял от дождя, и сполохи молний больше не искажали лица парня.

Она незаметно, снизу вверх, разглядывала его. «Ничего не скажешь — настоящий мужчина». Хотя как банально звучит это выражение: «настоящий мужчина». Л между тем сколько раз она издевалась над ним, над его поповскими косичками, развевающимися на ветру. Пилила за то, что и разговаривает еле слышным голосом, и слишком жеманно держится! Не переносила даже вечную улыбку на губах, считая ее слащавой. А подчеркнутая вежливость? Это же наилучший способ унизить другого… Короче говоря, она порядком отравляла ему жизнь… Несовременный человек, осколок прошлого. Хотя в глубине души вынуждена была признать, что эго ей нравится в нем. В других — нет, но ему подходило, в общем и целом он был славный парень…

И все же она, как всегда, склонна была поступать по–своему и только по–своему, неважно, что частенько при этом принимала черное за белое и белое за черное; поэтому не желала следовать его указаниям, даже не до конца верила его словам. Назло ему — да, да, назло — к родителям она не вернется. И никогда больше не заикнется насчет Томы Улму… Даже не потому, что не любит Дана, не слишком верит ему. Так ей хочется, вот и все! Пусть примет за чистую монету все, что она сейчас наговорила.

Она посмотрела на парня: он был весь мокрый.

— Пойдем ко мне. Останешься ночевать! К моим я все равно не собираюсь. И не сердись, не дуйся. Идем — я люблю тебя. Только тебя. По–настоящему — одного тебя… Нет! Нет! Не нужно! Ни в коем случае! Уходи!..

Илие Кику шагал под дождем насквозь промокший — как будто делать это ему велел какой‑то священный долг. Хотелось, чтоб дождевые струи проникли до костей: он выдержит. Хотя шагал он не разбирая дороги, скорее всего машинально, — так, наверное, шел и сам дождь… Он был огорчен: нечетко, не так, как хотелось бы, работала голова. Мысли путались, трудно было добраться до сути. Однако ему во что бы то ни стало нужно было привести их в порядок.

Он был под впечатлением встречи с Бабочкой и теперь должен принять какое‑то решение. Какая жестокая, горькая у нее судьба! Как помочь ей, сделать что‑то хорошее? Не давали покоя и мысли насчет Василе Антонюка, парня, прошедшего ученичество в механических мастерских, к тому же наделенного храбростью, качеством, более всего близким и понятным Илие.

Уже на второй день после освобождения, когда парня привели в пекарню, избитого, в синяках и ссадинах, он потребовал, чтоб ему поручили — сейчас же, сию минуту — любое, самое опасное задание, только чтоб настоящее, не какую‑нибудь чепуху. Жажда мести так п кипела в нем. Что это, в самом деле, за подпольная борьба, если никаких бомб, никакого динамита или тротила, хотя бы, на худой конец, гранат? Пусть ему поручат поджечь склад с боеприпасами. На это хватит и одной искры от кресала… Или, может, он не верит ему? Василе схватил пекаря за руку.

— Тогда пойдем со мной, прямо сейчас!

Они вышли за пустыри, безмолвно поднялись на холм, и, когда снова стали спускаться по противоположному склону, Антонюк подбежал к телеграфному столбу и обхвзтил его руками.