Самсон Шляху - Надежный человек

Тудораке все же попросил ее немного повременить.

— Пожалуйста, дайте еще графин вина и закажите на гратаре мититей, ладно? Хотя нет, не стоит, — тут же передумал он. — Только вина! Тут такое дело…

— А что будет потом с тобой? — оглянувшись, тревожно зашептала женщина. — Ну, иди, иди, не задерживайся!

Они выпили остававшееся в кружках вино, причем на этот раз не чокались — не так уж прост был Тудораке, чтобы сразу, без подготовки тянуть эксперта за язык. Что ни говори, а опыт у него уже был! К тому ж он, Тудораке, принял решение.

— Ха–ха–ха! — вообразив на минуту какую‑то диковинку, рассмеялся Кыржэ деланным, фальшивым смехом. — Ты не хочешь, случайно, стать Маламудом? Вот и хорошо! — прокричал он. — Очень, очень хорошо! Ведь все равно умрешь, только безвестной, обычной смертью! Безвестной! Я спрашиваю у него: «Ну, что ты можешь еще сказать?» Тогда и он спрашивает: «Какая тебе раз» ница, умру я Берку Маламудом или Тома Улму? Все равно не спрячешь поступки, которые после смерти принесут славу!» Я отвечаю: «Не сегодня–завтра вернутся коммунисты и поставят тебе памятник! Напишут книги… Такому же, как ты, Маламуду, на это нечего и надеяться. Бросят в общую могилу, и лежи. Так что можешь выбирать между смертью… и бессмертием! Выбирай же!»

В это время буфетчица принесла вино.

Кыржэ выпил один две кружки подряд. Чтоб оборвать, как сам объяснил, «идиотский, истерический смех», душивший его.

— Ну и вот… Если умрет Маламуд? — Подражая выговору заключенного, Кыржэ стал картавить. — «Если умрет Маламуд, то Тома Улму останется жить». И только потом я понял, — он стал подводить итог исповеди, уставившись глазами в дно кружки, — хитрец тянул кота за хвост, чтобы выиграть время: еще день–другой и уже некогда будет искать настоящего, который… — Он погрозил кому‑то пальцем.

— Ну и как… ты укокошил его? — едва не поперхнувшись, спросил Хобоцел.

— Налей еще, — попросил Кыржэ.

— Но я не понял, о каком другом идет речь! — Для Тудораке больше не существовало никаких страхов — нужно было узнать все до конца. Конечно, в ответ он мог услышать: «С какой стати суешь нос, куда не просят?» — если не что‑то более грозное…

Однако эксперт только слегка склонил набок голову — чтоб лучше разглядеть лицо кельнера. Он стал пытливо всматриваться в него — потом вместо ответа спросил:

— Только что, если я не ослышался, ты хотел заказать мититей? Почему ж потом передумал?

Ответил Тудораке не сразу.

— Сейчас, сейчас… — сказал он без всякого энтузиазма. Потом поднялся со стула, ненадолго отлучился. — Я ведь не знал, захотите ли ужинать.

— Дело не в том, укокошили его или нет, — вернулся к прерванному разговору Кыржэ. — Неважно даже и то, кого именно укокошили. Дело — в замысле! В лице Маламуда уничтожить Тому Улму — вот что самое главное!

— Как это? — Кельнер вытянул шею, будто всматриваясь куда‑то в клокочущее тучами небо, откуда из–за далекой кромки виднелось как раз то, что он больше все. го страшился увидеть.

Потом он убежал за ширму и, бросившись к крану подставил голову под струю холодной воды.

— Так бывает, если хлебнешь лишнего, — извинился он, вернувшись к столу. Но Кыржэ даже не обратил внимания на эти слова, будто и вовсе их не слышал. Более того, сделал вид, что вообще не заметил отсутствия кельнера.

Немного погодя он спросил:

— Значит, мититей готовят или ты отменил заказ?

— А… что ты мне сделаешь, если даже отменил? — гримасничая, проговорил Тудораке. — Сам же сказал, что больше не носишь оружие… Один только раз, когда уложил из пистолета троих… — Он делал вид, что хочет как-то выпутаться, на самом же деле пытался вырвать у нею как можно больше подробностей.

— Подумать только: вся картина — как на ладони! — ни с того ни с сего заговорил эксперт. Взяв в руки карандаш, он стал чертить какие‑то узоры на обложке меню. — Завтра, самое позднее — послезавтра на рассвете, когда обеих барышень вместе с кавалерами… поведут на расстрел, все их бесстрашие, гордость как рукой снимет. Тут уж человек только на одно способен; одно остается: считать минуты, сколько осталось жить. И конечно же вышеназванный… не останется в стороне. Каким‑то образом, а все же даст знать о себе!

Кыржэ наслаждался, все более пьянея и витая в облаках, даже стал размахивать руками — точно дирижер перед оркестром, смакуя сцену, которая должна будет разыграться во время казни…

— Мне крайне нужно оправдаться перед немцами, — проговорил он сквозь икоту. — Сделать бы очную ставку! Если признает руководителя… даже если он только примерещился ей… то и тогда все будет в порядке! Спасен! — прокричал он, точно плохой трагический актер. — Лишь бы произнесла имя! Имя, ничего более!

— Буфетчица! Что ж не несут мититеи? — чуть ли не со слезами в голосе прокричал Тудораке, увидев женщину на пороге зала.

— Уже готовы, можете получить.

Кельнер взял в руки графин и пошел за нею. Однако на полпути передал графин кому‑то из официантов — пусть наполнит вином — и тут же вернулся. Ему, обер-кельнеру, следует стоять у гратара, следить, как подают блюда посетителям… Вскоре он вернулся к столу с деревянной тарелкой на подносе, — красиво разложенные, румяные, остро пахнущие, там красовались мититеи.

Кыржэ торопливо, будто по команде, принялся жевать и довольно скоро покончил с едой, приправляя кусочки мяса красным перцем и заедая «урсом», лепешкой из мамалыги, запеченной с брынзой. Делал это он в полнейшем молчании. И, что могло показаться странным, совсем не глядя на кельнера, делая вид, будто не замечает его… Однако в конце концов он нарушил молчание.

— Большое спасибо, — ни к кому не обращаясь, проговорил эксперт, затем принялся наводить на столе порядок — отодвинул подальше тарелку, заслонил ее солонкой, бутылочкой с уксусом. Потом даже сделал знак, чтоб ее поскорее убрали, — и тарелка тут же исчезла со стола.

Выполнив пожелание клиента, Тудораке вскоре вернулся — эксперт как будто слегка изменился в лице, однако стал еще болтливее.

— Большое спасибо, — повторил он машинально и зачем‑то засунул руку за пояс брюк. — Большое спасибо… Что же касается Маламуда, то мне ничуть его не жаль — тоже рыльце в пуху. Столько водил за нос, хитрец, так долго рядился под Тому Улму, что я уже и сам не знал, что думать. И что‑то еще было в этих печальных еврейских глазах…

Кельнер сосредоточенно глядел на дно кружки, затем поднес ее ко рту, пытаясь ухватить губами последние капли вина.

— Осторожнее, захлебнешься, — заметил Кыржэ с горькой иронией. Затем стал говорить ровным, спокойным, голосом. — Как видно, тебе не по вкусу намеки: конечно, он такой же Тома Улму, как я поп. Но другого выхода не было. Завтра на рассвете будет расстрелян, одним из первых. Пока не дошло до немцев, что он — совсем не тот человек… Хотя старая лиса Кранц, кажется, сообразил. Но более всего виновен сам Маламуд: таким образом держался на допросах, что у меня возникла мысль выдать его за оригинал. Ты тоже здорово мне помог.