Джон Брэйн - Путь наверх

— А мне казалось, что ты любишь меня. Значит, он тебе больше нравится? И его роскошный автомобиль?

— Как ты можешь говорить такие гадости! — Она вскочила на ноги, словно подброшенная волною гнева.— Какое мне дело до его дурацкой машины? И мне совершенно все равно, есть у тебя машина или нет. Просто мама пригласила его составить нам компанию, она всегда его приглашает. И поедем мы туда в «бентли» все вместе, мы с ним ни минуты вдвоем не будем.— Она заплакала.— Ты меня совсем не любишь.

Она обиделась и сразу стала маленькой и беззащитной. Меня охватила такая жалость к ней, словно передо мной была самая обыкновенная девушка, а не дочь Гарри Брауна, защищенная от настоящего горя стеной капитала в сто тысяч фунтов.

— Радость моя,— сказал я,— прости меня. Я очень тебя люблю. И по-глупому ревную.— Я взял ее за руку и притянул к себе.— Не плачь, любовь моя, а то у тебя глазки покраснеют. Дай я тебя обниму и перестань плакать. Ну, ради твоего Джо.— Я нежно поцеловал ее и почувствовал, как она прижалась ко мне, словно ища защиты.

— У нас дома порой настоящий ад,— сказала она, всхлипывая.— Прямо о тебе не говорят, но я знаю: они считают, что мы не должны встречаться. Они говорят, что я еще слишком молода, чтобы иметь постоянного поклонника, но я понимаю, что дело не в этом.

— А почему ты сама не объяснишься с ними?

— Джо, ведь мне всего девятнадцать лет. Я ничего не умею. Мне всегда говорили, что работать мне не придется и специальные знания мне не нужны.

— У меня хватит денег на двоих.

— А что, если мы не получим разрешения на брак?

Я вспомнил голубую иволгу, которая когда-то жила у нас дома. Я выпустил ее из клетки, и она вылетела на пыльный двор,— через пять минут ее сцапала кошка. И я внезапно понял, что не имею права требовать, чтобы Сьюзен променяла свой дом на дешевую комнатенку и выматывавшую душу работу в магазине или на фабрике, пока ей не исполнится двадцать один год. Если Сьюзен придется стоять весь день за прилавком, сложив губы в вечную улыбку, мечтая лишь о том, чтобы дать отдых усталым ногам, если Сьюзен придется на фабрике выслушивать приказания старшей, которая будет отчаянно ненавидеть ее за молодость, красоту, интеллигентную речь, хорошие манеры и сумеет найти тысячи мелких способов отравлять ей жизнь,— то мне снова придется пережить чувство, охватившее меня двадцать лет назад, когда я увидел растерзанное тельце иволги и ясно понял, что во всем виноват только я.

— Не тревожься, девочка,— сказал я.— Мы найдем способ, как пожениться.

— Они обычно ни в чем мне не отказывают,— сказала она.— Во всяком случае, папа. Они совсем не злые, Джо, право, не злые.— Внезапно она прильнула ко мне и покрыла поцелуями мое лицо.— О господи, я до того люблю тебя, что ты и представить себе не можешь…

Ее объятия были такими бурными, что у меня перехватило дыхание, как после трудной партии в теннис.

Когда я просунул руку под ее блузку, она застонала, и я почувствовал, что она дрожит.

— Джо, Джо, Джо! — Она была где-то далеко от меня, куда я не мог за ней последовать, хоть и понимал, что должен быть с ней.— Я люблю тебя, Джо. Я так люблю тебя, что готова распластаться на земле, чтобы ты мог ходить по мне. Если захочешь, ты можешь разрезать меня на кусочки, я слова не скажу.— Она прижала мою руку к своей груди.— Я хочу, чтобы ты сделал мне больно. О господи, до чего ты красив. У тебя такие чудесные глаза — как у Иисуса…

Я почувствовал, что желание вдруг угасло во мне. Ее слова звучали в моих ушах, и я понял, что никогда не смогу от них избавиться. Они были романтичны, но за ними скрывалась страсть, пугающая своей силой.

— Я люблю тебя,— сказал я.— Мне хотелось бы целовать тебя всю, все твое тело покрыть поцелуями.

— А может, оно тебе не понравится,— сказала она.

— Понравится.— Я положил руку ей на колено.

— Нет. Прошу тебя, не надо.

— Разве ты меня не любишь?

— Я для тебя на все готова, но я боюсь.

Я отодвинулся от нее. Этим всегда кончались наши объятия, и я не знал, жалеть или радоваться. Дрожащей рукой я зажег спичку и закурил сигарету.

— Ты меня больше не любишь? — спросила она жалобно.

— О господи, Сьюзен, как ты наивна! Я тебя слишком люблю — в этом вся беда. Неужели ты этого не понимаешь? — Я протянул к ней руку.— Из чего, ты думаешь, я сделан?

— Из улиток, ракушек и зеленых лягушек,— сказала она.— Вот тебе!

— А ты — из конфет и пирожных и сластей всевозможных [13] Из английского детского стихотворения «О мальчиках и девочках». Перевод С. Маршака.— Прим. ред. ,— сказал я. Напрасно было объяснять ей, что нервы не выдерживают, когда игра вдруг обрывается в самую критическую минуту. К тому же мне хотелось, чтобы она оставалась сказочной принцессой.— Быть может, и в самом деле лучше подождать,— сказал я.— Но я хочу тебя, по-настоящему хочу. Ты понимаешь, что это значит?

— Ты в этом уверен, Джо? Совершенно уверен?

— Я люблю тебя и хочу жениться на тебе, и хочу, чтобы у нас были дети,— сказал я.

Порыв ветра растрепал ее волосы, и прядь их, шелковистая, черная, пахнущая апельсиновой водой, легла мне на лицо; мне хотелось, чтобы она накрыла меня совсем и похоронила, хотелось заснуть под ней, чтобы не спорить с самим собою, не лгать, не идти на компромиссы, не планировать свое будущее, как воздушный налет на Рур.

— Я тоже этого хочу,— сказала она.— Вчера ночью мне приснилось, что у нас родился ребенок. Он был такой же белокурый, как ты, и все время смеялся, и мы очень гордились им. Но… Впрочем, неважно.— Она нежно погладила меня по голове.

— Что неважно?

— Ты сочтешь меня дурочкой.

— Честное слово, нет. Клянусь душой.

— У тебя нет души, Лэмптон,— возразила она.— У тебя вместо нее кусок кирпича.

— Что поделаешь, другой у меня нету.— Я начал щекотать ее, и, взвизгнув, она попробовала вырваться из моих объятий.— Я буду щекотать тебя до тех пор, пока ты мне не скажешь.

— Жестокий,— сказала она.— Как ты мучишь бедненькую Сьюзен.

— Скажи.

— Я подумала,— шепнула она,— что ты не будешь любить меня, когда я… когда я буду ждать ребенка.

Я прижал ее к груди и тихонько покачал.

— Глупенькая Сьюзен. Беременная женщина угодна Богу. Я только еще больше буду любить тебя и буду бесконечно горд, потому что ведь это будет мой ребенок.

— Какой ты хороший! — воскликнула она, чуть не плача.— Какой ты хороший и как я люблю тебя!

Именно этого я и добивался, и я поздравил себя, словно посторонний зритель. И в то же время, как ни странно, я говорил искренне, и мне не трудно было произносить эти слова, чувствуя рядом ее молодое крепкое тело. Но слова эти предназначались для другой, так же как эта ночь, и этот новый, преображенный луною Уорли, и этот легкий ветерок, казавшийся дыханием трав, деревьев и реки в долине,— мне не жаль было сказать эти слова Сьюзен, но еще раньше они предназначались для другой.