Владимир Шпаков - Смешанный brак

И это было еще одним аргументом, толкавшим в спину: какое, к черту, попечение?! Да она с балкона ее скинет, в ванне утопит или сделает чего похуже!

Так, йогурт уложен, и пробка завинчена аккуратно, словно никакого вскрытия в помине не было. Следом в пакет укладываются зубная паста с мятным вкусом, домашние тапки с кошками, халат и банка ананасов, конечно, нарезанных кольцами. Чтиво, правда, отсутствует, но оно вряд ли понадобится. На том свете (если таковой, опять же, существует) обходятся без журналов и газет. Вера подхватывает пакет, выходит на площадку и спускается вниз. Спускается торжественно, продолжая ритуал, словно Немезида, исполняющая волю Рока.

Вдруг вспоминается сон, в котором гигантский ребенок выводит на доске: «ФАРМАЦЕВТА НЕ НАДО». Извини, Норман, – надо. Возможно, она вообще симулировала невменяемость. А что? Всегда была немного актрисой, Вера никогда не понимала: та всерьез говорит или подтрунивает? И если оставить ее в живых, она еще раз украдет чей-нибудь невероятный сон, убьет чью-то надежду. Значит: казнить, нельзя помиловать!

Дорога неблизкая: метро, потом на автобусе почти до МКАДа, но это все равно Москва. А ведь когда-то была надежда, что сестру ушлют подальше: в Питер, в Казань, в крайнем случае в Смоленскую область, где тоже имелся «психиатрический стационар специализированного типа с интенсивным наблюдением», другими словами – «мертвый дом». Еще до суда, зная о заключении врачей, они с матерью выяснили эту жуткую географию, правда, переживали по разным поводам. Мать беспокоилась, чтобы не услали очень далеко, Вера наоборот, желала отдалить сестрицу на максимальную дистанцию. Так нет же, нашлось и здесь богоугодное заведение, упрятанное на задворки мегаполиса!

На этот раз Вера отказывается от встречи, только оставляет в окошке передачу. Толстая тетка с бородавкой на щеке буравит Веру взглядом, будто знает о ее планах и сейчас противным резким голосом вскрикнет: «А ну-ка, отправим этот йогурт на экспертизу!». На самом деле никакого вскрика нет, окошко захлопывается, значит, можно идти домой. Вера даже разочарована тем, что возмездие осуществилось столь буднично – финальная часть ритуала, по сути, выглядела трюизмом.

Дверь, ступени, асфальтовая дорожка, ведущая к выходу с территории, КПП – Вера минует все это в обратном порядке. На душе пусто, как бывает, когда долго и тщательно готовишь какое-то важное дело, а потом резко его сбрасываешь. Пока Вера размышляет, чем бы заполнить зияние внутри, оно само начинает заполняться, так что делается не по себе. Вера добредает до остановки, ждет автобус, а мысли, между тем, становятся все назойливей. Ты, мол, не совсем права, а может, совсем не права. Почему сестра должна отвечать за всех? Разве она одна виновата? История борьбы за Нормана – это ж целая эпопея, почище войны Алой и Белой розы! И в этой войне никто средств не выбирал, то есть обе стороны были хороши!

«Все, дело сделано», – говорит себе Вера, видя выползающий из-за поворота автобус. Однако дверцы схлопываются перед носом, а она по-прежнему торчит на остановке. Почему казнить полагается сестру? Почему не послать йогурт бывшему мужу? Он тоже заслужил сей «дар Изоры», а может, вообще должен принять угощение вместо нее. Или сыпануть эту адскую смесь в спагетти, которые любит Марко? В овсянку Кэтрин сыпануть или (для верности) приправить весь шведский стол? Это ведь они во всем виноваты, а сестра – просто жертва обстоятельств! Спасительные «они», олицетворяющие беды и страдания этого мира, укладываются на весы могучей гирей, и перевес уже на другой стороне.

Начинает моросить, Вера прячется под крышу, но вернуться не решается. Возвращение – верх нелепости, да и не отдадут ей обратно передачу! Ноги, тем не менее, сами направляются к КПП, она ловит удивленный взгляд охранника, бормочет, мол, кое-что забыла, и спешит к главному корпусу. Кино крутится в обратную сторону: опять дверца, бородавка, и голос (Вера угадала: резкий и противный!) посылает ее подальше. Только Вера знает: если ей не вернут просроченный, как она утверждает, йогурт, она сама протиснется в окошечко и, разодрав в кровь толстую рожу, отберет бутылочку.

Несколько минут пролетают, как один миг. Она выпадает из привычного пространства-времени, придя в себя уже на остановке. Дождь припускает основательно, но Вера не замечает его, она сжимает в руке бутылочку, которая сейчас улетит в урну. Нет, в урну нельзя, не дай бог, какой-нибудь бомжара положит глаз на дармовое угощение, чтобы убедиться: не все йогурты одинаково полезны. Мелькает дикая мысль: не глотнуть ли самой? Чтобы через неделю-другую переместиться в нирвану? Соблазн столь велик, что Вера буквально заставляет себя вылить содержимое в мутный поток воды, бегущей по асфальту…

Он переполнен историями, этот пан Анджей, они из него сочатся, как пот. Пот тоже сочится, пан – очень грузный, и еще постоянно прихлебывает пиво, с одного глотка уничтожая половину кружки. На пшеничных усах оседает пена, ее утирают, и пан вроде как прислушивается к тому, как пиво медленно стекает по пищеводу, попадая в резервуар, именуемый в моей стране Bierbauch – пивной живот. После чего прямо из живота-бочки жидкость устремляется в кожные поры, выходя наружу блестящей испариной.

– Они – другие! – убежденно говорит пан, утирая испарину полотенцем. – Совсем другие!

– Совсем-совсем?

– Можно сказать, они… – он подбирает понятие из немецкого языка, – антилюди!

– Вы хотите сказать: антиподы?

– Ну да, это и хочу сказать! Настоящие антиподы! Один мой знакомый поехал в Брест организовать бизнес: он хотел получать бензин и сигареты в обмен на вещи. Так вот, они сидят и ведут переговоры, как и положено. И что делает один русский?! Когда ему не понравились условия, он выхватил пистолет и прострелил договор вместе с крышкой стола! Мой знакомый еле успел убрать из-под стола ногу, он мог бы остаться инвалидом!

Еще один глоток, прислушивание и – новая страшная история, призванная остановить безумца.

– Мой дед тоже говорил: они – другие! Вот скажи: когда наступает нормальная армия?

– Не знаю. У меня только костюм армейский, в нем удобно ходить пешком. Я не был на военной службе.

– Зря не был! Парень должен служить, чтобы в случае чего… Ну, сам понимаешь. Так вот: нормальная армия, как говорил мой дед, наступает летом. Наполеон наступал летом, Гитлер тоже наступал летом – и только русские наступают зимой!

Я осторожно замечаю, что и Наполеон, и Гитлер потерпели поражение, значит, их стратегия не является образцовой.

– Правильно, потерпели! – Говорит пан, – Потому что дураки были! Гитлер вообще до Москвы не дошел, Наполеон пробыл там несколько недель. И только мы, поляки, завладели Москвой почти на год! Только мы, поляки!