Аркадий Крупняков - Вольные города

— Фрягам корысть, а не нам! — кричали со всех сторон.

— На Дон хотим!

— Веди на Дон}

— На До-о-н!

Василько стоял молча и ждал, когда ватага успокоится. Иваш­ка горячился, махал кулаками, плевал под ноги, обзывал ватаж­ников злыми словами.

— Угомонитесь вы! Послушайте, что скажу. Заладили: «На Дон, на Дон!» Никуда не уйдет от нас этот Дон. До него еще дой­ти надо! Вот тут кто-то спросил, какая нам корысть, если фрягов побьем. Да тогда ведь дома, корабли, хлеб — все простым людям будет. Захотим — в городе будем жить, а нет — садись на корабли да прямехонько до вольного Дона под своими парусами.

— Скажи, атаман,— выступил вперед Грицько,— скажи, отче­го посол московский и купец твой оказались такими щедрыми? Я ще ни разу не бачив купца, который вот так, за здорово живешь, покупал бы ватажникам сабли да мушкеты. Чем расплачиваться придется?

— На это я отвечу! — Семен Чурилов, засунув большие пальцы рук за пояс, заговорил степенно, не торопясь.— Мы с батей на ме­чи и мушкеты денег не давали, а что касаемо одежонки и това­ров — наша вина. Собрали мы по малости с каждого московского купца и вот вам прислали. Извини-прости, если подарок не мил,— Семен поклонился в сторону Грицька. — Мы думали так: если рус­ские братья своим в беде не помогут, так кто же другой поможет? На сброю деньги боярин из Москвы дал и про допомогу люду бед­ному кафинскому он не ведал. Боярин при мне сказал: «Купите нашим русским людям хорошую сброю — пусть на Дон пробива­ются. Здесь им не место». Вот и вся правда. А каким путем на Дон идти — прямым или через Кафу, это уж сами решайте.

Чуть не до полночи шумел круг на поляне. Ватажники выпыта­ли у атамана, Ивашки и Семена Чурилова подробно обо всем, что творится в Кафе, Ивашка даже охрип, бранясь с маловерами. Но становилось их все меньше и меньше. Соколу люди верили. За сво­боду драться и другим ту свободу помочь обрести были готовы...

На другое утро после круга Семен Чурилов распрощался с ва­тагой, а для атамана начались хлопотные дни. Людей надо гото­вить к походу, учить владеть оружием. Ивашка по вечерам у ко­стра рассказывал о вольном городе и, конечно, спорил. Да и как не спорить, если теперь каждый выдумывает жить в этом городе по-своему, зачастую не совсем ладно. Взять того же Митьку. На­думал собрать в вольном городе десяток ловкачей и ездить с ними по округе — для жителей коней воровать. Ивашка говорит, что во­ров в вольном городе быть не может, а Митька ему свое: дескать, у своих красть нельзя, а в чужом городе почему же не украсть, ежели для пользы дела.

На восьмой день после круга Сокол позвал котловых и сказал:

— Я еду в Сурож по делу. Заместо себя оставляю Ивашку. Слушайтесь его, как меня.

А часом позднее вместе с Ионашей и двумя ватажниками ата­ман выехал на дорогу в Сурож.

В СУРОЖЕ

Ночь Теодоро ди Гуаско провел на берегу моря без сна. После пропажи Ольги он остро почувствовал свое одиночество. Отец за­пил и не вылезал из Тасили, Андреоло уехал в Скути по делам хо­зяйства. Демо застрял в Кафе. Дела с консулом как будто уладил, да не едет, видно, промыслами какими нечистыми занялся.

Тоска по Ольге сердце грызет. Где искать ее — ума не прило­жит Теодоро. Может, и не свидится с ней никогда. Плохо, очень плохо.

Теперь он не может вернуться к отцам-католикам, а в русскую церковь не тянет — все чужое там. Святые отцы смотрят на веро­отступника со злобой, друзья отшатнулись от него. Дошло до того, что сегодня ночью никто из знакомых в Суроже не захотел дать ему приют.

Море шумит волнами, будто вздыхая. Под всплески волн Тео­доро забылся в тяжелом сне.

Проснулся оттого, что кто-то грубо тряс его за плечо. Открыл глаза—перед ним старый ди Гуаско.

— Хорош! Нечего сказать! — сердито кричит Антонио. —Благо­родный ди Гуаско ночует у моря, будто бездомный пес! Ищу тебя со вчерашнего вечера. Облазил всю Солдайю. Пил?

Сын молчит, что он может сказать отцу?

— Пойдем в город. Есть новости. Скажу — одуреешь.

Они прошли сквозь густые заросли можжевельника, вышли на неровную, каменистую дорогу. Отец начал разговор:

— Болтаешься черт знает где, хозяйство бросил, дела стоят. Надумал жениться, да, видно, кишка тонка. У невесты был?

— Где теперь невеста? — грустно проговорил Теодоро.

— Где! Где! Уж несколько дней, как дома. Об этом знает весь город, только один жених, длинноухий ишак, спит на камнях у моря.

— Неужели нашлась, отец?

— Говорят тебе — давно дома. Идем сейчас туда.

— Не может быть, чтобы в городе знали. Я все эти дни в Солдайе и...

— Люди еще не знают, это я так сказал. Я случайно узнал... Из Кафы письмо получил: видели там Ольгу с отцом вместе. Но не это главное. Слушай — в Кафе заваривается страшная каша. Эти голодранцы снова поднимают голову. Помнишь, когда-то я рассказывал про капитана Леркари? Так вот он опять мутит на­род. Я готов взять дьявола в свидетели, одноглазый ди Негро вме­сте с ним. Вчера масарий Феличе из Кафы прислал нам своего человека. Они с Антониото ди Кабелой просят у нас помощи. На кафинских стипендариев надежды нет — они могут пойти за капи­таном. Но страшно, сынок, не это. Тот самый Сокол, что разграбил наше Скути, хочет привести на помощь Леркари своих разбойни­ков. А их там ни много ни мало полтысячи душ.

— Откуда все это узнали?

— Будто бы от хана. У того, верно, в ватаге есть свой шпион. Так вот, сразу же после свадьбы соберем сотню надежных парней из наших слуг, и ты поведешь их в Кафу на помощь консулу. Не дай бог верх возьмут мятежники — тогда нам здесь крышка. Ачеллино давно точит на меня зуб, а его дружок Христофоро — знаешь сам...

Никита Чурилов принял гостей не особенно приветливо. Анто­нио сразу это почувствовал.

— Мы пришли вас поздравить, синьор Никита, с большой ра­достью,— сказал Теодоро, снимая шляпу.— Говорят, синьорина Ольга дома!

— Да, слава богу, дочь моя нашлась.

— Где она? Мы хотим видеть нашу невесту,— весело произнес старый ди Гуаско.

— Послушай внимательно меня, синьор Антонио,— заговорил Никита.— Очень жаль мне, виноват я перед тобой, но только Оль­га, дочь моя, женой другого обещала быть. Я против желания ее пошел. Моя вина, и отвечать мне. Так получилось... Пусть сын твой ищет себе другую невесту.

— Ты давно знаешь меня, синьор Никита! — злобно и громко сказал Антонио. — И, давая мне слово, ты думал о том, с кем дол­жен породниться. Раз ты согласился, мало того, сам навязался со своей дочерью,— значит, слово свое сдержать должен. Я требую, слышишь ты, требую этого! Или мы породнимся, или одному из нас не жить на этих берегах.

— Зачем грозишь мне? Добром ладить давай.

— Какое добро может быть тут? От меня не жди его. Или от­давай нам дочь свою, или ей, да и всей семье твоей жизни не ви­дать. Запомни это. Подумай. Сам за ответом приду.