Аркадий Крупняков - Марш Акпарса

Собрав свое тело в комок, он сидел в выемке и ждал взрыва. Вдруг дрогнула земля, Саньку ударило чем-то свистящим и упру­гим, вырвало из ниши, бросило назад в проход.

Когда рядом с башней поднялся высоченный столб земли и черного дыма, когда страшный грохот взрыва разнесся над кре­постью, царь топнул ногой и крикнул:

— Вот вам водица, поганые!

Алексей Адашев перекрестился и про себя тихонько сказал:

—- Душу раба божьего Александра, господи, прими...

Санька очнулся вскоре после взрыва. Он никак не мог понять вначале, где он. Едкий дым застилал глаза. Впереди светилось какое-то мутное пятно. Не раздумывая, он пошел на свет. Вышел, осмотрелся. Взрывом разнесло весь родник, завалило подземный проход, по которому казанцы выходили к воде. Всюду лежали забросанные землей и каменьями трупы. На самом краю обрыва лежал медный кувшин. Из него тонкой струйкой бежала вода. Вдруг рядом кто-то застонал. Санька наклонился и увидел девуш­ку. Она, словно подбитая птица, лежала на боку, подобрав под себя ноги и руки. Санька опустился перед ней на колени, прило­жил ухо к груди. Девушка была жива. Осторожно взяв на руки, он перенес ее в проход, прикрыл кафтаном, сходил за кувшином, в котором осталось немного воды, намочил конец пояса, поло­жил девушке на грудь и стал ждать.

Девушка очнулась нескоро. Она открыла глаза и взглянула на Саньку. Он больше всего боялся, что бедняжка, увидев его, умрет от страха. Но девушка, облизнув пересохшие губы, шепнула:

— Су.

Санька приподнял ее и поднес кувшин к губам. Девушка жад­но начала пить, изредка поворачивая в сторону Саньки черные, как смородины, глаза.

— Как тебя зовут?—тихо и нежно спросил Санька, когда вода была вся выпита.

— Бельмим.

— А-а, не понимаешь.— Санька ткнул себя в грудь,— Саня. А ты?

— Мин?

— Да, да — син.

— Гази...

— Ты меня не бойся, Гази.

Девушка кивнула головой в знак того, что поняла и закрыла глаза.

— Что же мне делать с тобой, Гази, не скажешь ли?—как бы про себя произнес Санька, когда девушка вновь поглядела на него.— В Казань я тебя отправить не могу.

Гази испуганно встрепенулась и закричала:

— Казанга кирякмы! Не нада Казань!

Она что-то заговорила быстро и умоляюще, но видя, что Санька не понимает ее, показала на нож, висевший у пояса, по­том на свою грудь.

— Ты что, девка, очумела? Разве рука у меня поднимется убить тебя? Со мной пойдем. Отпущу тебя на все четыре стороны.

Гази поднялась, оперлась на Санькино плечо, и они тихо по­шли по подкопу.

Взглянув на девушку при дневном свете, Санька увидел, как красива Гази. Над черными задумчивыми глазами брови враз­лет. Лицо круглое, смугловатое, через маленький, чуть приоткры­тый рот виднеется цепочка белых зубов. А на подбородке -- ямочка. Взмахнув ресницами, Гази внимательно поглядела на Саньку, как бы тревожно спрашивая: «А дальше что?»

— Ну, — вздохнув, промолвил Санька, — пора. Иди куда глаза глядят. Держать тебя я не волен.

Гази по голосу поняла Саньку, заплакала и, выкрикивая неведо­мые ему слова, подбежала, уцепилась за плечи, приникла к груди.

Санька гладил ее по голове и говорил:

— Ну, куда я с тобой? Разве тебе на войне место? И опять же как отпустить тебя одну? Людишки тут кругом озверелые, испа­костят, разорвут. Эх, горемышная.

С превеликими осторожностями привел Санька девушку в свою землянку, накормил, напоил и уложил спать.

Через час в землянку спустился князь Серебряный.

— Мы за упокой о нем молились, а он живой вернулся да и трофей с собой приволок, — улыбнулся воевода. — Государь Иван Васильевич о подвиге твоем узнал, а узнавши, повелел тебя награ­дить. Вот тебе золото из царской казны,— воевода положил на стол фунтовый кошель.

Князь подошел к девушке и долго глядел на нее. Потом сказал:

— Да... жалко, что басурманка. А то бы хорошей женой была тебе, тысяцкий воевода.

— Только куда я с ней-то?

— Завтра посылаем людей во Свияжск за кормами — поезжай и ты. Там пристроишь ее где-нибудь...

Снова потянулись многотрудные дни войны. Только стал заме­чать Санька, что Гази у него из ума не идет. Днем ли, ночью ли — все о ней думы. В иные дни так защемит сердце, что взял бы и умчался во Свияжск.

Над Муралеевой башней взметнулся оранжево-красный шел­ковый плат. Ближним к стене ратникам было видно, как татарин махал длинным шестом, на котором привязан был цветной шелк, и что-то закричал по-своему. Со стен перестали стрелять, ратники, разинув рты, смотрели на яркое пятно, плясавшее на утреннем небе, и думали: «Уж не сдаваться ли казанцы хотят?».

Но открылись сразу все ворота города, выплюнули по полу-

тысяче воинов — и конных, и пеших, и бросились татары на осаж­дающих.

И за спиной у русских вог:к— тревожные крики. Отражают ратники татарские вылазки, посматривают назад. Во втором кольце тоже бой идет: налетел сзади Япанча со своими наездни­ками, сечет наших ратников нещадно.

Не прошло и четверти часа, как все многотысячное войско на ноги поднялось, и уж все опьянены боем. Затрубили трубы, взды­мая тучи пыли, носились по полю боя конники, шумели знамена. И пошла сила на силу, броня на броню, сабля на меч, пешии на конного. Все смешалось в водовороте страшной сечи.

Только к вечеру утихло поле вокруг Казани. Убежали за воро­та озлобленные казанцы, ускакали в леса всадники Япанчи. Бо­гатый урожай на этот раз сняла смерть с поля боя. Усталые во­ины хоронили товарищей, лечили свои раны.

С этого дня пошло. Чуть не каждый день полощется над баш­ней багряно-красное знамя. Стоит только появиться ему над кре­постью — сейчас же начнется вылазка из города, налетят со сто­роны Арского поля воины Япанчи, а от галичской дороги наезд­ники Евуша. И снова закипит сеча.

Ратники Акпарса и воины Горбатого-Шуйского напрасно рыс­кали по лесам. Япанча встречи с ними избегал. Пока они гоня­лись за одним отрядом, два других налетали на осаждающих в самом неожиданном месте.

Войска каждый день несли от этих налетов большой урон. Полку правой руки и большому полку доставалось больнее всех. За короткий срок одной трети ратников как не бывало.

Государь спокою не дает главному воеводе Старицкому, воево­да грызет Горбатого-Шуйского, а тот Акпарсу твердит все время:

— Думай, думай, как Япанчу изловить. Он твоего племени, ты повадки его должен знать, слабинку у него выискивай. Помни: государь гневается, да и рать на глазах тает.

Стал Акпарс вспоминать все погони за Япанчой, все его улов­ки. И один случай пришел на ум: как-то догоняя Япанчу, Акпар- совы всадники растянулись, но, почуяв слабину, решили спешно выскочить из леса. И тогда Япанча сразу повернул назад.