Аркадий Крупняков - Марш Акпарса

Опасливо поглядывая на Шуйских, поднялся князь Турунтай, развернул свиток, начал говорить:

— За минулые четыре месяца побывали на нашем вздворье четыре посла. Первый был мурза Куслубек от хана из Астрахани с грамотой, и пишет тот хан, чтобы князь великий был с ним в дружбе. В третью неделю святого поста был посланник Аксеит от крымского хана Саип-Гирея, а пишет Саип-Гирей о крепкой друж­бе. Осенью пришли наши послы от Жигмонта, короля польского, с перемирною грамотою за королевской печатью, и еще были валахские послы от воеводы Крестовладовича с просьбою.

— И порешили мы...— начал с места Андрей Шуйский, но царь снова осадил его:

— Когда спросят твоего совета, скажешь.

Мохнатые брови Шуйского взметнулись вверх, он глядел на Ивана гневно. Бояре зашумели, по палате рассыпался грозный рокот. Иван Шуйский вскочил с места и, вытянув шею к трону, язвительно выкрикнул:

— Уж не твоего ли наушника Федьки советы будем слушать?!

Федор Воронцов спокойно встал и также спокойно заметил:

— Советы давать я, может, и не гож, а вот спросить князя Ту- рунтая хочу. Скажи, Иван, сын Пронский, отчего бы это астрахан­ский и крымский ханы на дружбу так щедры? Сколько мы таких послов уж видели, а орды крымские и ногайские доселе терзают наши окраины. Ты думаешь, мы не знаем, чего ради он грамоту послал? Знаем. Золотом государевой казны эта дружба куплена. Да и дружба ли? Пока откуп не послан, на рубежах земли тихо, как золото послали, так и начинается снова грабеж наших вотчин. От этого казне не польза, а истощение, да позор на государя на­шего кладем.

— Врешь, неумытое рыло!— завопил Федор Шуйский.

— Князь Федор Иваныч, умолкни!—сурово сказал молодой царь и, подавшись вперед, кивнул на Воронцова:—Разве он не­правду изрек? Разве не сделали нас, бояре, жертвой и посмеши­щем неверных? Хан крымский дает нам законы, царь казанский нас грабит и обманывает, а мы сидим здесь и хвалимся своим терпением перед ханами; они терзают отечество наше. Посольский воевода! Прочти, что написал нам Саип-Гирей уже после грамоты и дружбе?

Князь Турунтай суетливо вынул из рукава грамоту и начал чи- I а п., запинаясь:

— «...У меня больше ста тысяч рати: если возьму в твоей земле по одной голове, то сколько твоей земле убытка будет? А сколько моей казне прибытка? Вот я иду—будь готов. Я не украдкой иду...»

И какой ответ на сие дерзкое письмо дан? Ну, что мол­чишь? Князь Андрей, говори. Вот теперь твое слово.

Бояре решили и послали в Крым посольство с дарами и с

указанием не трогать казанского царя...

Не трогать, говоришь? А чьим именем посольство будет твориться?

Твоим, государь,— ответил за Шуйского Федор Воронцов.

— Моим? Я о сем посольстве первый раз слышу. Как же вы без моего ведома...

Иван поднялся с трона, встал на ковер и гневно крикнул:

— Казань не трогать?! Значит, смиренно терпеть, глядя, как хан казанский, подобно Батыю, опустошает галичские, муромские, владимирские, устюжские, вятские и вологодские земли? Какая вам, бояре, корысть от того смирения?

— Корысть есть, государь!— Воронцов посмотрел на Шуйских и добавил:— На минувшем сидении без твоего ведома дума отре­шила выделить хану даров на восемьдесят тыщ, а посольство увезло только шестьдесят тыщ. Остальное, пока несли от казны до посольства, повытряслось. В чьи карманы — неведомо. Может, к Шуйским. Посольство-то наряжали они.

Шуйские вскочили все трое разом, закричали:

— Ах ты, пес смердящий! Да ты считал посольские дары?

— Выходит, мы воры? А ты поймал, беспортошник?

— Пусть докажет! Пусть докажет!

— И докажу,— Воронцов, как и раньше, говорил спокойно.— Князь Юрий Темкин сам во хмело хвалился, что он вместе с Шуй­ским погрел руки на посольских дарах.

— Лжешь!—Темкин побежал к Воронцову и, по-петушиному прыгая вокруг него, повторял:—Лжешь ведь! Лжешь!

Воронцов, отмахиваясь от наседавшего на него Темкина, неча­янно толкнул его в плечо.

— Ах, ты —драться?—взвыл Темкин.— На боярина руку под­нял, ирод!—И, широко размахнувшись, он с силой ударил Ворон­цова по лицу. Из носа хлынула кровь. Что-то звериное проснулось в сердцах Шуйских: увидев кровь, они бросились на Воронцова, повалили его и остервенело стали бить по щекам, по голове.

Драка в думе для молодого государя — не новинка. Такие по­тасовки он даже любил и смотрел на них с наслаждением, взо­бравшись на трон с ногами. Но сейчас били его любимца за прав­дивые слова, и потому Ивану нужно было остановить бояр. Он крикнул, но на это не обратили внимания—Воронцова волокли к выходу.

— Владыка, останови их!—Иван повернулся к митрополиту Макарию и указал на дверь...

Макарий с похвальной для его возраста поспешностью побежал по палате, волоча мантию по каменному полу. Князь Фома Го­ловин, увидев владыку, понял, что он спасет его давнего недруга Воронцова, и бросился наперерез. Но не успел. Макарий пробе­жал мимо, и перед Фомой мелькнул хвост белой мантии. Головин наступил на этот хвост. Митрополита.дернуло назад, раздался треск, мантия порвалась,и владыка растянулся на полу. Тогда Иван подбежал к Макарию, поднял митрополита, посох и, догнав

Андрея Шуйского, тянувшего свою жертву через порог, ударил его посохом по шее.

Шуйский выпрямился, схватил Ивана за подмышки, прижал к окну и, обдав запахом чеснока, прохрипел:

— Ты кого, молокосос, бьешь? Да я тебе в деды гожусь. Да я из тебя весь дух выбью!

Иван взглянул в окно и увидел на крыльце братьев Глинских. Они ждали знака. Только тут вспомнил про них перепуганный царь. Он пнул Шуйского в живот и, отскочив от него, махнул рукой.

В палату ворвались Юрий и Михаил Глинские, с ним десяток псарей.

Иван быстро прошел к трону и, указав на Андрея Шуйского, спокойно произнес:

— Вора и убийцу Андрюшку взять.— Потом, когда псари схватили князя, добавил:—Псам его на растерзание.

Шуйские бросились к Андрею на выручку, но поздно: за пле­чами у каждого стояло по три дюжих псаря.

Бояре, перепуганные неожиданным поворотом дела, робко ста­ли рассаживаться по своим местам. Украдкой поглядывали они в окна, их еще более сковывал страх: на кремлевском дворе десят­ками ходили вооруженные псари и наземники. Царь сидел на тро­не н молчал. Молчали и бояре.

Гулко прозвучали спешные шаги по ступенькам крыльца, и в палату вбежал Юрий Глинский.

— Прости, государь. Слуги твои верные, но неумелые пере­усердствовали: вора и убийцу Андрюшку Шуйского, не доведя до места, разорвали. Как повелишь поступить с ними?

— От имени моего их пожалуй. А Юрку Темкина, поднявшего руку на честного князя Федора,—на плаху.