Иван Науменко - Грусть белых ночей

Мирно, тихо на вражеской стороне. Но это только кажется, что на той стороне лощины нет ничего, кроме обычных пней, валунов, дорожной насыпи, по которой никто не ездит, — там пулеметные гнезда, минометные, артиллерийские батареи; они на карте в таком количестве, что даже в глазах рябит.

У Смирнова наручные часы, и он время от времени поглядывает на них. Круглое лицо помкомвзвода сосредоточенно, спокойно, на нем нельзя заметить какой бы то ни было тревоги. Хороший хлопец. Жизнь принимает такой, какая она есть. Трижды ранен: один раз тяжело — и хоть бы слово жалобы на трудную судьбу. В сорок первом, сорок втором, когда Сергей, живя в местечке, вел с друзьями только разговоры о фронте, Смирнов воевал. Под Старой Руссой, Великими Луками, у озера Ильмень. Мерз зимой, лежа в маскхалате на снегу, мок осенью...

Неожиданно Сергей видит снег. Он валит большими хлопьями, застилая пни, плешины желтоватой супеси, словно окутывая белой вуалью дальние сосняки. «Почему в июне снег?» — вспыхивает в сознании. Откуда-то, из тайников памяти, всплывает ответ: потому, что тут Север, холодный край. На Первое мая под Ленинградом тоже шел снег...

Сразу из-под Ленинграда Сергей попадает домой, к себе в район. Он в партизанах. Три бригады, идут на подрыв эшелона. Цветут калужница, курослеп, белые, синие перелески, и вдруг на все это цветение тоже валит снег. Впереди пни: лес около железной дороги немцы вырубили. На уцелевших соснах прибиты вырезанные из фанеры буквы латинского алфавита. Это означает, что подступы к железной дороге пристреляны. Они, партизаны, пойдут на штурм...

Сергей очнулся, когда резанули воздух пулеметные очереди. С вражеской стороны стрекочут два или три пулемета. Может, движение в траншеях заметили.

Несколько мгновений Сергей находится под впечатлением недавнего короткого сна. Почему теперь, летом, снился снег? И почему в минуту опасности он засыпает? Трижды так было. Летом сорок второго года, когда немцы его арестовали, он заснул, как только попал в камеру. Идя в партизаны, выбираясь из местечка, спал под каждым кустом, когда его товарищи хотя бы на минуту останавливались, чтобы оглядеться. Наконец, перед самым освобождением, когда их, трех партизан, едва не застали в деревенской хате немцы и они в поисках спасения ринулись в подпол, в подвал для картошки, он и там тоже заснул.

Мощный взрыв, такой же, как утром, потряс землю. Стреляли пушки, размещенные близко, за спиной. Гул стрельбы, все время усиливающийся, оглушает. Траншеи, окопы застланы дымом.

Наша артиллерия бьет по вражескому переднему краю. Редколесье, пни за лощиной — во вспышках-молниях, в дыму. Наконец, неведомо откуда появившись, проваливаясь в воронках, ямах, к лощине направляются три «тридцатьчетверки». Окрестность огласилась криком «ура», который заглушается гулом стрельбы. Теснясь к танкам, поднялась в атаку пехота.

Первым из траншеи вываливается Смирнов, за ним — Кисляков. В касках они кажутся незнакомыми: бегут, немного пригнувшись, наклонив головы. Сергей, сжимая в руках автомат, старается от них не отставать. Земля под ногами словно пульсирует — вздрагивает от бесконечных взрывов.

Сергей чувствует, как в теле начинает бунтовать кровь. Сердце стучит сильно, часто, лицо горит, все существо словно пронизано электрическим током. Чувство, которое нарождается в душе, близко к увлеченности, неистовству, наивысшей радости: он готов бежать к лощине, за лощину, ему ничего не страшно. Сергеем владеет сильнейшее возбуждение, словно слились в едином порыве дух и тело. Вперед, вперед} Он не слышит стрельбы, взрывов, слышит лишь стук своего сердца, кипение крови...

Они добежали только до середины лощины, как ожил передний край врага. С пронзительным треском и хлопаньем рвутся мины. Ненасытной злобой захлебываются пулеметы. Двое бойцов в шинелях, спины которых мелькали перед Сергеем, исчезли. Где они? Убиты, ранены или просто так попадали? Во рту горечь. Ноги подкашиваются. Но еще бежит Сергей. Кто-то налетает на него сзади, валит на землю. Спереди, сбоку взрываются черные фонтаны земли. Теперь и Сергей видит: враг обороняется отчаянно. Садит по нейтральной полосе так, что головы не высунешь. Утром во время артналета, казалось, живого места на той стороне не осталось. Осталось, оказывается.

Рядом, тяжело дыша, лежит Мерзляков. Это он повалил Сергея. Лицо красное, в поту. Прозрачная капля висит на кончике носа.

— Вперед давай! — выдыхает Мерзляков искривленным, пересохшим ртом. — От мин нужно вперед...

Они ползут на животе, прижимаясь к земле. Мины лопаются с оглушительным треском. Один танк горит. Из-под башни вырываются черные пасмы дыма. Словно солому жгут.

Огненно-радостное возбуждение, владевшее Сергеем минуту назад, переходит в страх. Он чувствует себя слабым, беспомощным, и страх от этого еще больше усиливается.

Над головой скрещиваются пулеметные трассы. Мины, летящие с нестерпимым пронзительным воем, взрывают землю впереди, сбоку, позади. При каждом взрыве Сергей сжимается в комок.

Наконец они выбираются из-под минного обстрела. Натыкаются на солдата, который лежит неподвижно, вытянув руки вперед. Как упал на бегу, так и лежит. На спине, на новой еще гимнастерке, — кровавое пятно. Вообще он весь подплыл кровью. Убит. Всюду воронки, воронки. Свежие, еще пахнущие сладковатым толовым дымом, и прошлогодние, позапрошлогодние, что позарастали жесткой болотной травой.

Перед ними валун. Громадный, обомшелый, он как спасение. К нему уже жмутся трое бойцов. Валун как бы на взгорке, и отсюда хорошо видны дымки разрывов. Они напоминают пузыри на воде во время редкого, с крупными, тяжелыми каплями дождя. Видно, как сноровисто ползет девчина — без каски, в пилотке, санитарная сумка сдвинута на спину. Задержалась у неподвижно распластанного тела солдата с вытянутыми вперед руками. Став на колени, перевернула убитого лицом вверх. Припала ухом к груди, поползла дальше. Мертвых будут забирать ночью.

Начинает накрапывать дождь. Темнеет. По времени вечер наступил давно, но сумрак опускается на землю в половине ночи.

Осколки свищут в воздухе, стучат о камень, высекая искры, отскакивают. Сергей головы поднять не может. Участвовал в атаке, а ни одного патрона не выпустил. Куда стрелять? Бой такой, что человека разрывает на куски, а кто убивает, неизвестно. Тот, кто стреляет, тоже не знает о жертвах.

Медленно, мучительно тянутся минуты. Верх берет наша артиллерия, и постепенно вражеский огонь слабеет. Сергей становится на колени, оглядывается. Над головой с шелестом проносятся снаряды. Их посылает дальнобойная артиллерия. Даже в непрекращающемся гуле можно различить похожие на глубокие вздохи выстрелы тяжелых орудий.