Агата Кристи - Хлеб Гиганта

Он решил написать оперу, взяв за основу полузабытую сказку своего детства Эта сказка теперь прочно переплеталась для него с образом Нелл, и вся сила его любви хлынула безудержным потоком.

Он работал страстно. Слова Нелл о том, что он живет в комфорте и достатке у матери, не давали ему покоя, и он настоял на том, чтобы жить отдельно. Квартира, которую он подыскал, была дешевой, но предоставляла такую свободу, о которой раньше он и помыслить не мог. В Кари Лодж было невозможно сосредоточиться. Мама вечно суетилась вокруг него, торопила пораньше лечь спать. А здесь, на Артур-стрит, он мог, если хотел, бодрствовать хоть до утра, что чаще всего и делал.

Он похудел и выглядел изможденным. Мира, обеспокоенная его здоровьем, пыталась заставить сына принимать тонизирующие микстуры. Вернон заверил ее, что совершенно здоров, ни словом не упомянув о том, чем он занимается. Иногда он впадал в отчаяние по поводу проделанной работы, но порой им овладевало ощущение собственного могущества, когда даже незначительный фрагмент удавался.

Изредка он приезжал на выходные в город и проводил два дня с Себастианом; дважды Себастиан сам приезжал в Бирмингем. Общество друга Вернон ценил больше всего в этот период жизни. Себастиан был искренне заинтересован в его работе, причем эта заинтересованность носила двоякий характер — интерес друга и профессиональный интерес. Во всем, что касалось искусства, Вернон уважал мнение Себастиана как ничье другое. Он играл на рояле отрывки из оперы, комментируя по ходу игры, где какие инструменты будут звучать в оркестровой обработке. Себастиан внимательно слушал, медленно кивая и почти ни слова не произнося. И лишь в конце изрекал:

— Это будет сильно, Вернон. Продолжай в том же Духе.

Он ни разу не сделал ни одного критического замечания, так как понимал, насколько разрушительным для Вернона оно может оказаться. Вернону нужна была вера в свои силы и ничего больше.

Однажды Себастиан спросил:

— Это то, о чем ты говорил в Кембридже?

Вернон задумался.

— Нет, — ответил он в конце концов. — По крайней мере, не совсем. Ты имеешь в виду то, о чем я говорил после концерта? Нет, это ощущение снова ушло. Возможно, оно вернется когда-нибудь. То, что я пишу сейчас, не выходит за рамки уже известного, но я вкладываю в эти рамки и элементы того, о чем говорил в Кембридже.

— Понятно.

Но с Джо Себастиан был более откровенен.

— Вернон называет все это «уже известным», но это далеко не так. Это кое-что совершенно новое. Вся оркестровка выходит за рамки привычного. Но в то же время сделано это пока что любительски. Блестяще — но любительски.

— Ты так ему и сказал?

— Боже упаси! Одно слово может погубить его навсегда, он сломается и выбросит все свои творения в мусорную корзину. Я знаю этот тип людей. В настоящее время я кормлю его с ложечки своим несомненным восхищением. Садовые ножницы понадобятся позже. У меня путаются метафоры, но ты понимаешь, что я хочу сказать.

В начале сентября Себастиан давал вечер в честь приезда герра Радмагера, известного композитора Вернон и Джо были в числе приглашенных.

— Нас будет всего около двенадцати человек, — говорил Себастиан. — Анита Кворл (мне по душе, как она танцует — но при этом чертовка, маленькая чертовка); Джейн Хардинг — она вам понравится, она поет в Английской опере и подобных заведениях, хотя дорогу выбрала не совсем правильно — она скорее актриса, а не певица Вы с Верноном... Радмагер... Еще пара-тройка человек. Радмагера заинтересует Вернон — он расположен к подрастающему музыкальному поколению.

Джо и Вернон ликовали.

— Ты думаешь, у меня что-нибудь получится, Джо? — спрашивал он ее. — Я имею в виду, что-нибудь стоящее? — его голос звучал неуверенно.

— Да почему же нет? — спросила Джо ободряюще смело.

— Не знаю. Все, что я делаю в последнее время — такая чушь. Сперва было хорошо, но я вымотался. Джо, я устал, еще толком не успев начать.

— Думаю, это потому, что ты целый день на работе.

— Возможно.

Он помолчал. Потом сказал:

— Это будет прекрасно — познакомиться с Радмагером! Он один из тех немногих композиторов, кто действительно пишет музыку. Я очень хотел бы поговорить с ним о том, что я думаю по этому поводу, но это была бы такая наглость с моей стороны...

Вечер проходил неформально. У Себастиана была большая студия с помостом вроде сцены, с роялем и огромным количеством подушек, хаотично разбросанных по полу. В одном ее конце разместился наспех собранный столик на низких ножках, заполненный всевозможными яствами — на любой вкус. Подразумевалось, что гости набирают себе на тарелку все, чего душа желает, и устраиваются на подушках. Когда Джо с Верноном вошли, танцевала маленькая рыжеволосая девчушка с гибким, мускулистым телом. Танец казался одновременно отталкивающим и притягательным.

Она закончила под громкие аплодисменты и спрыгнула со сцены.

— Браво, Анита! — воскликнул Себастиан. — Итак, Вернон, Джо, у вас все есть? Хорошо. Советую вам устроиться здесь, вот так, элегантно, рядом с Джейн. Знакомьтесь.

Они опустились на подушки рядом с высокой женщиной. У нее была красивая фигура и копна низко заколотых темно-каштановых волос. Если бы не широковатые скулы и острый подбородок, ее можно было бы назвать красавицей. У нее были глубокие зеленые глаза Ей около тридцати, подумал Вернон. Она смутила его, но показалась привлекательной.

Джо немедленно начала беседу. В последнее время ее интерес к скульптуре немного угас, а так как она всегда обладала неплохим сопрано, то стала подумывать о том, чтобы стать оперной певицей.

Джейн слушала ее внимательно, лишь время от времени сопровождая речь Джо односложными восклицаниями. Наконец она сказала:

— Если захотите, можете навестить меня дома Я послушаю вас и тогда смогу быстро определить, для чего подходит ваш голос.

— Неужели? Боже мой, спасибо, это так мило с вашей стороны!

— Не стоит благодарности. Просто можете поверить, я скажу вам правду. Вряд ли это сделает кто-нибудь другой, кто зарабатывает на жизнь уроками пения.

Подошел Себастиан и поинтересовался:

— О чем ты, Джейн?

Она поднялась с пола — грациозное движение. Потом огляделась вокруг и коротко — тоном, больше похожим на команду собаке, позвала:

— Мистер Хилл!

Глистообразный человек невысокого роста поспешил ей навстречу, заискивающе виляя всем телом. Вместе они проследовали к сцене.

Джейн пела французскую песню, которую Вернон никогда раньше не слышал:

J’ai perdu mon amie — elle est morte

Tout s’en va cette fois pour jamais

Pour jamais, pour toujours elle emporte

Le dernier des amours que j’aimais.

Pauvres nous! Rien ne m’a crie l’heure

Оŭ li-bas se nouait son linceul

On m’a dit: «Elle est morte!» Et tout seul