Агата Кристи - Хлеб Гиганта

— Подойдите сюда.

Он взял ее за обе руки и придвинул ближе к окну, к свету. Затем осмотрел с ног до головы. Ущипнул за кисть, велел ей открыть рот, заглянул в горло. И напоследок обхватил своей большой рукой за талию.

— Вдохните — хорошо! Теперь выдох — резко!

Потом вынул из кармана сантиметр и заставил ее несколько раз повернуться, делая замеры, после чего убрал его обратно в карман. Казалось, ни он, ни Джейн не видят ничего странного в том, что происходит.

— Все в порядке, — подытожил Радмагер. — Грудная клетка великолепна, горло тоже в хорошем состоянии.» Вы умны — я делаю этот вывод из того, что вы не перебивали меня. Я мог бы найти много исполнительниц этой партии с голосом лучше вашего. Ваш голос правдив, красив, чист, как серебристый иней. Но стоит вам сорвать его — и он пропадет. Что тогда?

То, что вы поете сейчас — абсурд. Не будь вы так дьявольски упрямы, вы не стали бы исполнять эти партии. Тем не менее я уважаю вас как актрису.

Он помолчал, затем продолжил:

— Теперь послушайте меня. Моя музыка красива Она не повредит вашему голосу. Когда Ибсен создал образ Сольвейг, он отразил один из прекраснейших женских характеров. В моей опере все — и успех, и провал — зависит от Сольвейг. Дело тут не в певице. Есть Каваросси, Мари Вунтер, Джоан Дорта — все они мечтают исполнить эту партию. Но они мне не нужны. Кто они такие? Неразумные животные с прекрасными вокальными данными. А мне для воссоздания образа Сольвейг нужен идеальный инструмент, разумный инструмент. Вы молодая певица, еще не известная. В следующем году вы будете петь в Ковент-Гардене у меня в «Пер Гюнте». Теперь слушайте...

Он сел за фортепиано и начал играть — это была странная монотонная музыка...

— Это снег, вы слышите — северный снег. Таким должен быть ваш голос — снегом. Он бел, как дамасский шелк, и по нему идет узор. Но узор этот в музыке, не в вашем голосе.

Он продолжал играть. Монотонные, повторяющиеся звуки — но вот ухо уловило то, что переплеталось с ними — то, что он называл узором. Музыка оборвалась.

— Итак?

— Это будет сложно исполнить.

— Совершенно верно. Но у вас великолепный слух. Вы хотите партию Сольвейг?

— Конечно. Такой шанс выпадает раз в жизни. Если я подойду вам...

— Думаю, вы подойдете. — Он встал и положил руки ей на плечи. — Сколько вам лет?

— Тридцать три.

— И вы были несчастны. Это так?

— Да.

— Со сколькими мужчинами вы жили?

— С одним.

— Он был хорошим человеком?

Джейн ответила ровным голосом:

— Очень плохим.

— Понятно. Да, это именно то, что написано у вас на лице. Теперь послушайте меня: все, что вы выстрадали; все, чему вы радовались — все это вы вложите в мою музыку. И не с чувством потери, не с надрывом, а осмысленно и целенаправленно. Вы умны и смелы. Без смелости ничего в жизни не добьешься. Те, у кого ее нет, поворачиваются к жизни спиной. С вами этого никогда не случится. Что бы ни произошло, вы встретите это с гордо поднятой головой и открытыми глазами... Но я надеюсь, дитя мое, что вам не будет слишком больно.

Он отвернулся.

— Я пришлю партитуру. Вы ее изучите, — сказал он через плечо и вышел из комнаты. Дверь квартиры хлопнула.

Джейн опустилась в кресло. Она смотрела прямо на Стену перед собой невидящим взглядом. Сбылось. И очень тихо она пробормотала:

— Мне страшно.

Всю неделю Вернон спорил сам с собой, ловить ли ему Джейн на слове. Он мог поехать на выходные в город — но, возможно, ее там не будет. Он был смущен и ничего не мог с собой поделать, он стеснялся прийти к ней — а вдруг она уже забыла, что приглашала его?

Выходные так и прошли. Теперь уж точно она его забудет. Но потом он получил письмо от Джо, в котором та упоминала, что уже дважды виделась с Джейн. И Вернон принял решение. В следующую субботу, в шесть вечера, он позвонил в дверь квартиры Джейн.

Она открыла сама Ее глаза немного расширились при виде его, но ничем другим она не выказала удивления.

— Проходите, — пригласила она — Я заканчиваю занятия. Но вы не помешаете.

Он проследовал за ней в длинную комнату, выходящую окнами нареку. Комната казалась пустой. В ней стояли только рояль, диван, пара кресел, а на обоях цвел буйный узор из колокольчиков и желтых нарциссов. Только одна стена оставалась ровной, покрытой темно-зеленой краской, и на ней висела одна картина — странный этюд — стволы деревьев с облетевшими листьями. Что-то в этой картине напомнило Вернону его детские похождения в Лесу.

На стульчике перед роялем сидел тот самый глистообразный человек Джейн подтолкнула Вернону пачку сигарет, жестко скомандовала; «Вперед, мистер Хилл!» и принялась ходить взад-вперед по комнате.

Мистер Хилл склонился над инструментом. Его руки мастерски и неуловимо быстро запорхали над клавишами. Джейн запела. Она пела в основном sotto voce 9 9 Вполголоса (итал.). , почти на одном дыхании. Иногда она брала несколько нот полным голосом, один или два раза останавливалась с восклицанием, похожим на проклятие — тогда мистер Хилл возвращался на пару аккордов назад.

Она оборвала занятие внезапно, хлопнув в ладоши. Пересекла комнату, подошла к камину и позвонила, а затем обернулась к мистеру Хиллу и впервые обратилась к нему по-человечески:

— Останетесь выпить с нами чаю, мистер Хилл?

Мистер Хилл ответил, что, к сожалению, не может.

Он встал, вильнув телом, и, извиняясь, бочком вышел из комнаты. Служанка принесла черный кофе и поджаренные тосты — оказалось, что именно это Джейн вкладывает в понятие «вечерний чай».

— Что вы сейчас пели?

— «Электра» — Рихард Штраус.

— Да? Мне понравилось. Похоже на собачью свору.

— Штраус был бы польщен. В любом случае, я вас поняла. Это агрессивная музыка.

Она протянула ему тост и добавила:

— Ваша сестра приходила дважды.

— Знаю, она писала мне об этом.

Он почувствовал себя неуклюжим и скованным. Он так хотел прийти сюда, а теперь не знал, о чем говорить. Что-то в Джейн его тревожило. Наконец он выпалил:

— Скажите честно, вы советовали бы мне бросить работу и посвятить себя музыке?

— Как я могу ответить? Я ведь не знаю, чего вы на самом деле хотите.

— Вы примерно то же самое сказали тогда вечером. Как будто все могут делать то, что им хочется.

— Так и есть. Не всегда, конечно — но почти всегда Если вы хотите кого-то убить, вас ничто не остановит. Но потом вас повесят, естественно.

— Я никого не хочу убивать.

— Конечно. Вы просто хотите, чтобы у вашей сказки был счастливый конец. Умирает дядя и оставляет вам все свое состояние. Вы женитесь на даме сердца и живете в этом вашем имении — не помню, как оно называется, — счастливо до конца своих дней.

Вернон гневно перебил: