Агата Кристи - Хлеб Гиганта

— Конец сказки прекрасен... так прекрасен! Если б я только смог вложить в музыку все то, что я вижу и слышу... Эти двое, в одинаковых зеленых шапочках., играя на свирелях... и лес, и восход солнца..

На его лице замерло исступленно-мечтательное выражение. Казалось, он забыл про Нелл.

Саму Нелл захлестнули противоречивые чувства Ее пугал этот новый, восторженный Вернон. Он и раньше говорил с ней о музыке, но с такой страстностью — никогда. Она знала, что Себастиан Левинн считает, что Вернон способен добиться потрясающих результатов, но она вспомнила и то, что читала о жизни выдающихся музыкантов. Ей вдруг страшно захотелось, чтобы у Вернона не стало этого испепеляющего дара, захотелось, чтобы он вновь был таким, как раньше — ее страстным юным возлюбленным; чтобы их обоих захлестнула одна общая мечта.

Жены музыкантов были всегда несчастны, она когда-то читала об этом. Она не хотела, чтобы Вернон становился великим композитором. Она хотела, чтобы он побыстрее заработал денег и они смогли жить в «Могучих Братьях». Она мечтала о счастливой, спокойной, нормальной жизни. Любовь — и Вернон...

А это все — эта одержимость — опасно. Она была уверена, что это опасно.

Но она не могла разочаровать Вернона. Она слишком любила его для этого. Поэтому она сказала, пытаясь придать голосу оттенок внимания и заинтересованности:

— Какая необычная сказка! Ты что же, хочешь сказать, что помнишь ее с самого детства?

— Почти. Я вспоминал ее в то утро на реке, как раз перед тем, как увидел тебя, стоящую под деревом. Любимая, ты была так прекрасна — так прекрасна. Ты ведь навсегда останешься такой, правда? Я не вынесу, если нет. Что за ерунду я говорю! А потом, после того вечера в Рейнлеге, чудесного вечера, когда я признался тебе в любви, вся эта музыка хлынула на меня потоком. Я только сказку помнил еще нечетко — всего лишь про башню.

Но мне потрясающе повезло. Я встретил девушку — племянницу больничной сиделки, которая рассказывала мне эту историю. И оказалось, она прекрасно помнит сказку, она помогла мне восстановить ее в памяти. Бывает, что случаются просто сверхъестественные вещи, правда?

— Кто она, эта женщина?

— Она замечательный человек, по-моему. Ужасно милая и необыкновенно умная. Она певица — Джейн Хардинг. Она исполняет партии Электры, и Брунхильды, и Изольды в составе Новой Английской оперы, а на будущий год, возможно, будет петь в Ковент-Гардене. Я познакомился с ней на вечеринке у Себастиана. Я хотел бы и тебя познакомить с ней. Уверен, она тебе страшно понравится.

— Она молода? Сколько ей лет?

— Около тридцати, я думаю. Она производит такое странное впечатление — с одной стороны, она чуть ли не отталкивает тебя, а с другой, ты чувствуешь, что способен добиться в жизни всего. Она относится ко мне очень тепло.

— Надо думать.

Почему она так сказала? Почему она чувствует инстинктивное предубеждение против этой женщины — этой Джейн Хардинг?

Вернон смотрел на Нелл с недоумением.

— Что случилось, родная? Ты так странно это произнесла

— Не знаю, возможно. — Она попробовала засмеяться. — Просто заговорилась, а слово — не воробей.

— Смешно, — сказал Вернон, хмурясь, — где-то я уже слышал это совсем недавно.

— Да масса людей так говорит, — рассмеялась Нелл.

Она помолчала, затем добавила

— Я... Я очень хочу познакомиться с твоей новой подругой, Вернон.

— Я знаю. Я представлю тебя ей. Я ей много рассказывал о тебе.

— Лучше бы не рассказывал. Обо мне, я имею в виду. В конце концов, мы пообещали маме, что никто не должен знать.

— Никто из посторонних. Но Себастиан же знает. И Джо.

— Это другое дело. Ты знаком с ними всю жизнь.

— Да конечно. Прости меня. Я не подумал. Я не говорил, что мы помолвлены, не называл твоего имени и вообще... Нелл, дорогая моя, ты ведь не сердишься?

— Конечно нет.

Даже она услышала, что ее голос звучит неестественно. Почему все в жизни так ужасно сложно? Она боялась музыки. Ради нее Вернон уже бросил хорошую работу. Из-за музыки ли? Может, дело в Джейн Хардинг?

В отчаянии она подумала про себя:

«Лучше бы я никогда не встречала Вернона. Лучше бы я никогда не любила его. Лучше бы — о, Боже мой, лучше бы я не любила его так сильно! Мне страшно. Мне страшно...»

Свершилось! У него хватило духу сделать это! Были, конечно, и неприятные моменты. Дядя Сидней впал в бешенство — надо отметить, не без причины, признал Вернон. Была тягостная сцена с матерью — слезы, взаимные упреки. Несколько раз он был на грани того, чтобы отступить, но, так или иначе, не сделал этого.

У него все время было неясное чувство, что он что-то разрушает. Он был одинок в своем решении. Нелл согласилась со всеми его доводами, потому что любила его, но и здесь он с горечью осознал, что его решение расстроило и встревожило ее, а может быть, даже поколебало уверенность в их будущем. Себастиан считал решение преждевременным. На месте Вернона он предпочел бы пока совместить одно с другим. Не то чтобы он так и сказал. Себастиан никогда никому не давал советов. Обычно такая решительная, Джо сейчас сомневалась. Она понимала, что для Вернона оборвать отношения с «Бентс» — серьезный шаг, а у нее не было настоящей веры в его музыкальное будущее, что позволило бы ей всем сердцем принять его сторону.

Еще ни разу в жизни Вернону не приходилось выдерживать такой отпор. Когда же все наконец закончилось и он оказался в самой дешевой квартире, какую мог теперь позволить себе в Лондоне, он почувствовал себя как всякий, преодолевший непреодолимое. Тогда, и только тогда, он снова отправился к Джейн Хардинг.

Он по-мальчишески представлял себе предстоящий разговор:

— Я сделал все, как вы сказали.

— Молодчина! Я всегда верила в вашу смелость.

Он сдержан, она в восторге. Она поддерживает его во всем, он вдохновлен ее похвалами.

Реальность оказалась совершенно иной, как это всегда случалось в общении с Джейн. Он столько раз пытался представить заранее, каким будет их разговор, но в действительности все выходило иначе.

На этот раз, когда он объявил ей с надлежащей скромностью о том, что сделал, она восприняла это как нечто само собой разумеющееся и не увидела в его поступке ничего героического. Джейн сказала:

— Что ж, вам, должно быть, хотелось так поступить, иначе вы бы этого не сделали.

Он был сбит с толку, почти рассержен. В присутствии Джейн им вечно овладевало непонятное чувство скованности. Он столько готов был сказать — но сказать было сложно. Он немел, смущался. И вдруг словно облако проносилось — и оказывалось, что он уже говорит свободно и восторженно, рассказывая обо всем, что приходит в голову.

Он подумал: «Почему я так смущаюсь в ее присутствии? Она-то держится вполне естественно!»