Агата Кристи - Хлеб Гиганта

Джейн взглянула на него и передумала. Себастиан говорил серьезно, а Себастиан всегда знал то, о чем говорил. И если он считал, что война приближается, значит — как бы нереально это ни казалось — она начнется.

Себастиан сидел неподвижно, весь уйдя в свои мысли. Деньги, вклады, всевозможные займы, финансовая ответственность, будущее его театров, политика, которой стоит придерживаться его еженедельнику. Далее, конечно, сражения. Он сын человека, принявшего английское подданство. Он нисколько не хотел идти воевать, но сомневался, что может быть иначе. Все мужчины до определенного возраста будут призваны — это само собой разумеется. Его пугала не опасность, а волнения, связанные с тем, чтобы оставить свои дела под присмотром кого-то чужого. «Они все приведут в беспорядок», — думал он с горечью. Себастиан воспринимал войну как долгую работу — на два года — может, больше. Он не удивится, если в конце в войну вступит Америка.

Правительство будет производить займы. Военный заем будет неплохим вложением средств. Никаких элитных постановок в театрах — солдатам в увольнении захочется ходить на легкие комедии, смотреть на хорошеньких женщин, любоваться ножками, танцами. Он все это тщательно обдумал. Хорошо иметь возможность подумать, когда тебя не перебивают. Быть рядом с Джейн было так же удобно, как одному. Она всегда знала, когда тебя лучше не отвлекать разговорами.

Он взглянул на нее. Она тоже о чем-то думала Интересно о чем — Джейн никогда не поймешь. В этом они с Верноном похожи — никогда не выдают своих мыслей. Возможно, она думает о Верноне. Что, если он пойдет на войну и его убьют?! Нет, этого не должно случиться. Душа Себастиана взбунтовалась. Вернона не должны убить.

Постановка «Принцессы в башне» была почти забыта Все произошло не вовремя, война разразилась через три недели после премьеры.

Она была, что называется, «хорошо принята». Иные критики саркастически прошлись насчет «новой школы юных музыкантов», которые считают себя в состоянии опрокинуть существующие нормы. Другие искренне оценили оперу как многообещающий дебют, хоть и незрелый. Но все в один голос говорили о несомненной красоте и художественных достоинствах постановки. Все «отправились в Холборн» — «так далеко, дорогуша, но оно того стоило», — чтобы посмотреть захватывающую фантастическую драму и послушать «эту замечательную новую певицу Джейн Хардинг. Ее лицо, дорогуша, просто прекрасно — в нем есть что-то средневековое. Без нее все было бы иначе!» Для Джейн это был триумф, хотя и недолговечный. На пятый день она была вынуждена покинуть труппу.

Себастиан был приглашен по телефону на тот час, когда Вернона не будет дома. Джейн встретила его такой лучезарной улыбкой, что в первый момент он подумал, будто его страхи были напрасны.

— Плохие новости, Себастиан. За меня придется продолжать Мэри Ллойд. Она в общем-то вполне подходит. Признаться, голос у нее получше моего, и она вполне миловидна.

— Хм, я боялся, что Хершаль даст именно такое заключение. Я хочу сам встретиться с ним.

— Да, он тоже хотел бы тебя видеть. Правда, я боюсь, что вряд ли можно что-либо изменить.

— Что ты имеешь в виду? Что значит «вряд ли можно что-либо изменить»?

— Голос пропал, мой милый. Пропал навсегда. Хершаль был слишком честен, чтобы обнадеживать понапрасну. Может, он вернется после небольшого отдыха, и т. д. и т. п., говорил он, а потом я посмотрела на него и рассмеялась — и тогда он устыдился и сник. Думаю, ему стало легче, когда он увидел, как я это восприняла.

— Но Джейн, дорогая Джейн...

— Не надо, не расстраивайся так, Себастиан. Пожалуйста, не надо. Будет намного легче, если ты не станешь расстраиваться. Это было с самого начала рискованное предприятие — мой голос никогда не был достаточно силен. Я рисковала — и до последнего времени выигрывала, — теперь я проиграла. Ну вот! Надо быть хорошим игроком и не позволять руке дрогнуть — так, кажется, говорят в Монте-Карло?

— Вернон знает?

— Да, он ужасно расстроен. Он любил мой голос. Он действительно страдает из-за этого.

— Но он не знает, что...

— Что если бы я подождала пару дней и не стала петь на премьере его оперы, все было бы в порядке? Нет, об этом он не знает. И если я для тебя хоть что-нибудь значу, Себастиан, то никогда не узнает.

— Я не могу давать таких обещаний. Я считаю, он должен знать.

— Нет. Потому что то, что я сделала, нечестно! Я сделала его обязанным себе без его ведома. Так не поступают. Это несправедливо. Если бы я пошла тогда к Вернону и передала то, что мне сказал доктор Хершаль, неужели ты думаешь, он позволил бы мне петь? Он бы насильно мне запретил. Было бы жестоко и низко пойти сейчас к Вернону и сказать: «Видишь, что я сделала ради тебя!», распуская нюни и черпая сочувствие и благодарность полной ложкой.

Себастиан молчал.

— Ну же, милый, соглашайся.

— Ладно, — сказал Себастиан. — Ты права. То, что ты сделала, было неэтично. Ты сделала это без ведома Вернона, и пока это должно оставаться в тайне. Но, Джейн, дорогая, зачем ты это сделала? Неужели музыка Вернона достойна этого?

— Она будет достойна — когда-нибудь.

— Поэтому ты сделала это?

Джейн покачала головой.

— Тогда я об этом не думала

Последовала пауза Себастиан спросил:

— И что ты будешь делать теперь, Джейн?

— Возможно, преподавать. Возможно, стану актрисой. Я не знаю. Если дела будут совсем плохи, буду все время стряпать.

Оба рассмеялись, но Джейн готова была заплакать.

Она посмотрела через стол на Себастиана, затем вдруг поднялась, подошла и села рядом с ним, положив голову ему на плечо. Он обвил ее руками.

— Себастиан... Если бы ты знал, Себастиан...

— Бедная моя Джейн.

— Я притворяюсь, будто я не против — но я против... я против... я любила петь. Я любила это, любила это, любила это... Эта божественная партия Сольвейг. Я никогда не спою ее больше.

— Я знаю. Почему ты так сглупила, Джейн?

— Не понимаю. Такой идиотизм.

— Если бы у тебя снова был выбор...

— Я все сделала бы точно так же...

Молчание. Джейн подняла голову и сказала:

— Помнишь, Себастиан, ты сказал как-то про мою силу воли? Про то, что ничто не собьет меня с пути? А я ответила, что меня легче сбить с пути, чем ты думаешь. И что из нас двоих — Вернона и меня — я первая могу оступиться.

Себастиан сказал:

— Случаются странные вещи.

Джейн опустилась на пол рядом с ним, не отнимая рук.

— Можно быть умным, — сказал Себастиан, нарушив молчание. — Можно уметь предвидеть события, уметь планировать то, что произойдет, и иметь силы, чтобы добиться успеха. Но будь ты даже умнее всех на свете, ты не сможешь избежать страданий. И в этом весь парадокс. Я знаю, что у меня есть голова на плечах; знаю, что смогу добиться наилучшего результата во всем, за что бы я ни брался. Я не такой, как Вернон. Вернон станет либо гением, посланным свыше, либо праздным распутным человеком. Если у него что-то и есть, так это его талант. У меня есть возможности. Но будь у меня хоть все возможности мира, я все равно не смогу защитить себя от боли.