Владислав Ляхницкий - Алые росы

На лавках вагона сидели солдаты, курили вонючие самокрутки и гоготали.

— Он, поди, с этой полькой чичас…

Сжалась Вера от грубого слова.

— Ха-ха-ха… — Смотри-ка, Васька, девка у окна от любви к тебе околела. Можно с такой погреться…

— Ха-ха. А ты ее позови…

Голова закружилась у Веры от похабщины. «Разве я заслужила такое? — Прижалась к стеклу лбом. — Только бы не заплакать. Такое может случиться и впредь. Я еду работать в деревню, засучив рукава, без перчаток, как говорил Петрович. Какие уж тут перчатки?!»

Взяла себя в руки. Приглушив неприязнь к похабникам, заставила себя повернуться к ним. Бородатые, гогочущие, в грязных гимнастерках, они вызывали чувство брезгливости, Вера опять подавила его и, выждав, когда хохот немного утих, заставила себя обратиться к ним.

— С фронта, товарищи?

— Кто откуда, матаня, гы, гы…

— Иди сюда, погреемся малость.

Куснув губу, чтоб голос не дрогнул, Вера ответила чуть улыбаясь, твердо:

— Спасибо за приглашение. Я приду, если вы перестанете говорить непотребности. Мы с отцом едем на прииск Народный, бывший Богомдарованный. Я — учить ребятишек, а отец — организовывать сельскохозяйственную коммуну. Может быть, есть кто-нибудь из вас с Богомдарованного или из Рогачева?

— Я из Фидринки, барышня, а мужики из Фидринки цалуются. Ой! — и скорчился от удара под бок.

— Перестаньте гадить, — прикрикнул пожилой солдат. — Ты, девка, про коммунию сказывала, это как понимать?

Села Вера на освобожденное место, приложила пальцы к вискам, собираясь с мыслями,

— Коммуна, товарищи, — это когда сообща обрабатывают землю, и живут сообща. У одного лошадь есть — плуга нет, у другого плуг есть — семян не хватает…

— Во-во, в крестьянстве завсегда чего-нибудь не хватает. Только как же оно все обчее? Это какой-нибудь Федька на моего Карего сядет, спину побьет, а я што, моргай?

— Тебе, видать, есть кого запрягать, отец, — отозвался солдат с забинтованной головой, — а я вот горсть вшей везу с фронта, — и все.

Вера смотрела на собеседников и дивилась: исчезли бессмысленные гогочущие рожи. Вокруг сидели крестьяне в солдатских гимнастерках, кто с забинтованной головой, кто с подвязанной рукой, кто с костылем. Были угрюмые лица, были открытые, насмешливые. Некоторые с недоверием смотрели на Веру. Что поделаешь, нетороплив сибирский крестьянин, раздумчив.

— Не знаю еще, товарищи, как будет в коммуне. Понимаете, в мире еще нет ни одной коммуны. Вместе с нами в степи рабочие из Питера организуют коммуны, но как все будет — никто хорошенько не знает.

На конечную станцию приехали рано утром. Кондратий Григорьевич пытался поднять голову от вещевого мешка, и не мог. Подкосил сыпной тиф.

Больного перенесли в холодный, темный сыпнотифозный барак. Вера сидела в пальто, у нее стыли руки, а Кондратий Григорьевич сбрасывал одеяло, вскакивал с койки и, отталкивая Веру исхудавшими руками, кричал:

— Уберите белых слонов… Уберите белых слонов…

После кризиса лежал закрывши глаза, иссохший, ослабевший и очнулся по-настоящему после операционной, где ему ампутировали ногу из-за начавшейся гангрены. Придя в себя после наркоза, повернул голову к Вере и впервые за дни болезни посмотрел на нее мутноватым, но полными жизни глазами.

— Верунька, какое сегодня число? Не шутишь? Так мы тут с тобой три недели. А как в Рогачево? В коммуне? Ты им не написала письма?

— До того ли мне было, папа. Ты бредил целыми днями.

— М-мда… — молчал целый день, а под вечер взял Верину руку. — Спасибо тебе за все, дорогая, а теперь собирайся — и марш в Рогачево. Никаких возражений. Я все обдумал. Я в полном сознании и приказываю тебе не как отец — в качестве отца я редко приказывал, — а как старший товарищ по партии…

…Теплая зимняя ночь. Неслышно кружатся в воздухе снежные хлопья, падают на дорогу, на спину буренькой лошаденки, что везет неширокие розвальни, на плечи, возницы, на Веру.

— Э-э, барышня, — говорит, обернувшись, возница, — ежели б чичас не ночь, так отседа уж и горы те видно, у которых, значит, прииск стоит. Суровы там края. И народ там суровый. Часа через три, пожалуй, и в Рогачево приедем. Но-но, ми-ла-ая…

…Три плуга, один за одним, как гуси по небу, идут по степи. Три черные борозды каймят. земли на Солнечной Гриве. А за плугами идут с полета человек, одетых как на празднике. Все коммунары. А было время, когда начинало казаться — не по силам коммуна. Руки опускались.

Тогда и приехала Вера в село.

— Не получается у нас ни рожна, — говорил ей Егор. — Люди шибко в коммунию пишутся, да не дает земли распроклятое кержачье. В субботу опять порешили сход созвать.

— Жаль, папы нет. Он бы сумел рассказать…

— Вера Кондратьевна, а ежели ты обскажешь сама. Все как есть?

— Нет, дядя Егор. Мне надо познакомиться с положением в деревне, подумать. На сход я, конечно, приду, но буду молчать. И, наверное, будем писать в уездную земельную комиссию просьбу о принудительном отчуждении земли.

— Неладно начинать со ссоры с соседями. Нам с ними жить.

— Что же делать?

А по селу опять ползли слухи.

— Учителка-комиссарша приехала… — радовалась беднота. — Городская. Подсобит.

— У приискателей ведьма появилась, — шептала Гудимиха. — На помеле прилетела… Сама видела… Иду я, ветер такой… ночь округ, — Гудимиха переходила на шепот, от собственных слов мурашки бегут по спине, — а она мимо меня, в нагольной шубе навыворот, на метле да по небу — што конь стоялый по первому снегу. Туда-сюда, туда-сюда, петлями разными да шасть к Егорше в трубу.

— Батюшки светы, — крестились бабы и спешили домой.

Вспомнил Егор про все несуразицы, что плели о коммуне: об общих бабах, о щенках, что будут рожать коммунаровские бабы, об ангеле с огненным мечом. А тут еще ведьма.

— Может, Вера Кондратьевна, тебе лучше не ходить на сход?

— Теперь я должна пойти. Только отдельно от вас, чтоб не злить народ. Мне совершенно необходимо послушать, что говорить будут. И может быть, молва даже к лучшему: народ непременно придет посмотреть на ведьму— сход будет полным.

Права оказалась Вера, народу собралось много.

— Ведьма-то где? Пошто они ведьму-то прячут?

Возле забора стоял Устин, что-то шептал на ухо Симеону. На дорогу показывал. Симеон кивал: понятно, мол, и, подтолкнув вперед Тришку, пошел на дорогу.

— Что-то затевают, канальи, — заметил Вавила. — Я пойду встречу Веру.

Не успел закончить — Вера уже подошла к толпе. Наперерез ей кинулись Тришка с парнями, загородили дорогу, втолкнули в свой круг и сразу сомкнулись у нее за спиной.

Тишина настала, как перед бурей.

— Вера! — крикнул Вавила, сбегая с крыльца.

У забора раздался громкий крик. Все повернулись туда. Вавила с Егором увидели, как над толпой взлетела чья-то рука и Верина шапка полетела на снег, а Вера качнулась.