Сергей Герман - Обреченность

Звякнули и загремели на конских зубах удила. Гикнул, ударил лошадь каблуками, она резво взяла и пошла крупной рысью. Мягкая дорожная пыль приглушила гулкий топот копыт.

Проснувшийся жеребенок вылез из загона. Красивая яркая бабочка села ему на лоб. Он вяло пошевелил ушами и вдруг испугавшись, стрелой рванул куда глаза глядят с одной только мыслью — спастись от внезапной опасности.

Потревоженные мотыльки и бабочки разлетались в разные стороны, теряя пыльцу с крыльев.

Только лишь когда жеребенок оказался в зарослях высокой густой травы на лесной поляне, он немного пришел в себя и остановился, весь дрожа.

Прошло еще несколько секунд и внезапный порыв ночного ветерка донес до ноздрей жеребенка струю знакомого запаха человеческого пота, табака, железа. Так пахло от тех существ, которые всегда были рядом с ним и его матерью. Тех, которые давали ему вкусные корочки, гладили шею, расчесывали гриву.

Он звонко заржал и запрыгал на месте от радости.

Некоторое время вокруг лужайки и сосен царила мертвая тишина и вдруг острый слух жеребенка уловил звуки тяжелых, ровных шагов. Озабоченно вглядываясь вперед сквозь деревья, он увидал бородатых людей с оружием, передвигающихся среди деревьев.

Кобыла послушно рысила по склону оврага, легко перескочила через ручей и вскоре вынесла Елифирия на тропу. Впереди начинался лес, который местные называли Чернавичской пущей.

Толстухин ехал по лесной тропе, торопил коня, оглядываясь по сторонам. Карабин он держал поперек седла. В стороне, за бурлящей по камням рекой, виднелся каменистый, изрытый дождевыми потоками речной обрыв.

Страшные бородатые люди с оружием окружали стригунка, безжалостно тесня его к обрыву. Все повадки выдавали людей бывалых, уверенных, что добыча никуда не денется.

Длинные, нескладные ноги жеребенка беспокойно переступали и дрожали. Уши были насторожены. Расширенные ноздри втягивали воздух и испуганно всхрапывали. Он пугливо переводил глаза с пенистой грязной быстрины на молчаливых незнакомых людей.

Рванувшись, он вырвался из их рук и закидывая вверх голову, жалобно и призывно заржал.

Услышав призывное ржание своего ребенка кобыла шарахнулась в сторону и понеслась на его плач.

— Стой! Куда ты?

Закричал Елифирий со злобой, натянув на себя повод.

Но лошадь только задрала голову и понеслась галопом.

Из леса резко ударил винтовочный выстрел и лошадь встала на дыбы.

Толстухин завалился на бок и стал сползать на землю. В стремени застрял сапог, и лошадь безудержно помчалась прочь, в клубах пыли, мотая по камням избитое и окровавленное казачье тело.

* * *

Жаркий летний день. Нежные солнечные лучи словно бархатом щекотали кожу. Муренцов лежал на берегу озера под вербой. Озеро небольшое, с мягким, как перина, покрытым травой берегом.

Чуть дальше река. Выше, против течения, — железнодорожный мост. Там минные поля, на подходах немецкие солдаты, пулеметы, минометы, и день и ночь, готовы к бою.

Реку и озеро соединяла узкая как ручей, протока. Крохотный ручеек постоянно пополнял озерцо водой и в ней развелось несметное количество мелкой рыбешки. Благодаря обилию корма водилась и щука. Жирные и обожравшиеся, килограммов по пять, шесть и более они подплывали к самому берегу и стояли как дредноуты в нескольких метрах от заросшего травой берега.

По краям озеро заросло густым кустарником, было завалено упавшими деревцами и корягами. Этих сытых зажравшихся хищниц нельзя было взять на самодельную острогу. При появлении в воде людей они лениво и неторопливо отплывали к другому берегу.

Ганжа и Митя Мокроусов открыли не рыбалку, а охоту. За ближайшими кустами слышались выстрелы.

Через некоторое время появился Ганжа и торжественно приволок две большие рыбины. Их бока и спины были иссечены пулями.

— Видали шшуку, господин сотник? Во!.. Одну Митька, а другую — я...

Ганжа, начинавший службу с Муренцовым, когда тот был еще рядовым казаком, никогда не переходил границы, отделяющей простого казака от офицера. Наедине он всегда обращался к нему «Сергей Сергеич», на службе — называл его «господин сотник».

Ганжа обрезал ножом тальниковую ветку, сделал кукан, продел его через жабры и опустил щук в воду, привязав кукан к вбитому колышку.

— Вы там,.. аккуратнее. По сторонам смотрите, а то здесь и кусты стреляют... — сказал Муренцов.

— Будьте покойны, господин есаул, у нас все строго. Один рыбалит, второй на часах с карабином.

Пристроив щук, Ганжа спустился к воде. Опять послышались выстрелы.

Кругом горы, покрытые лесами. Стояла тишина. Но она была обманчива. На войне вообще ей никогда нельзя доверять. В любую минуту хрупкая утренняя тишина может взорваться треском выстрелов и взрывами гранат.

Война наказывает людей за беспечность.

Две недели назад группа немцев и казаков 3го Кубанского полка на двух машинах поехала в соседнее село. Перед этим староста села предложил подполковнику Юнгшульцу.

— Пришлите своих черкесов в воскресенье к нам, будет вино, зажарим мясо, накроем стол. Дадим вам провиант, муку, овса для лошадей.

Беспечный Вернер фон Юнгшульц подумал и согласился. В этом и была его ошибка.

В село поехали немецкий обер- лейтенант, женщина переводчица, два немца водителя, трое немецких солдат и отделение казаков, вооруженные двумя пулеметами и автоматами. Грузовые машины шли одна за другой другой.

В нескольких километрах от села нужно было по деревянному мостку пересечь речку. Перед самым мостом первая машина подорвалась на мине и перекрыла дорогу. Вторая попыталась развернуться. Выстрелом снайпера был убит водитель.

Из-за ближайшего холма, буквально с расстояния 100 метров партизаны открыли шквальный огонь из пулеметов и автоматов. Большая часть казаков погибла в первую же минуту Остальных забросали гранатами. Оглушенных взрывами и израненных осколками увели с собой.

Узнав о стычке по тревоге подняли казаков, прочесали местность. Нашли обгоревшие остовы грузовиков и одиннадцать обожженных, обугленных трупов. Переводчицы среди них не было.

Утром казаки ворвались в село. Кто-то из селян рассказал, что казаков повесили, а переводчицу изнасиловали и пристрелили. Трупы не нашли. Скорее всего тела закопали где-то в глухом месте, или просто бросили в реку.

Пока Муренцов курил, пришли довольные и радостные казаки. Принесли еще несколько подстреленных щук. Рыбы хватало на хорошую щербу, для всего взвода. Муренцов продекламировал.

Вода за холодные серые дни в октябре

На отмелях спала — прозрачная стала и чистая.

В песке обнаженном оттиснулась лапка лучистая:

Рыбалка сидела на утренней ранней заре.

— Ваши стихи, господин сотник? Ну в смысле, вы написали? — Спросил Ганжа.