Сергей Герман - Обреченность

Дивизией командовал старый знакомый Рябушинский.

Высокий жилистый подполковник, начальник штаба дивизии сидел за столом перед картой, рисуя и чертя на ней стрелки.

Подполковник оторвался на несколько секунд, чтобы вежливо, но очень коротко приветствовать Костенко, и сейчас же снова стал колдовать над своей картой.

Рябушинский пожал Алексею руку.

Костенко кивнул головой на шпалы в его петлицах.

— Что ж, Андрей Петрович, все еще не генерал?

Комдив засмеялся:

— Так и ты Алексей, тоже не полковник. Сам знаешь, таким как мы, меченым, с оглядкой звания и ордена дают. Впрочем, это уже не важно. Не за звания воюем, за Родину.

Рябушинский закурил и прикрывая ладонью папироску, стал рассказывать о дивизии, о том, как зенитчики сегодня сбили самолет. Он был полон впечатлений и, все более оживляясь, становился таким молодым и задорным, что Костенко никогда бы не подумал бы о том, что еще несколько месяцев назад шел с ним одним зэковским этапом.

На черном небе ночью высыпали крупные южные звезды. Костенко вспомнил, что в его прошлой жизни, на Колыме, звезды были мелкие и тусклые, словно замерзшие.

Силами семи пехотных и одной моторизованной дивизии 17й армии Рихарда Руоффа, немцы нанесли удар по Краснодару и захватили город. Были захвачены Ейск и Майкоп. Оккупированы районы: Ейский, Камышеватский, Пашковский, Ярославский, Упорненский.

По позициям дивизии ударили немецкие самолеты. После того как авиабомбы перепахали линию обороны танковые клинья стали резать ее на ломти. В окружение попали три полка. Всюду наблюдались пожары и взрывы, горело все, даже железо. Сама земля стала неузнаваема — покрылась какими-то лишаями, язвами, болячками. Там, где были позиции, все перепахано снарядами, опалено огнем. Догорал танковый батальон. Рвался боезапас в танках, скособоченно стояли брошенные орудия, всюду там и сям на земле виднелись обугленные бугорки сгоревших танкистов.

На штаб дивизии немцы сбросили немецким десант. Совсем рядом затрещали автоматные очереди, началась винтовочная трескотня. Дверь рванулась, ворвался адъютант:

— Товарищ комдив!.. Там...

Глаза его растерянно бежали, ни на ком не останавливаясь. Офицеры смотрели на него. И, оробев под взглядами, адъютант совсем тихо закончил:

— Немцы на наш штаб десант сбросили.

Рябушинский, стягивая с околыша ремешок фуражки и затягивая его под подбородком, спросил:

— Сколько человек?

— Около батальона, товарищ комдив.

Глядя Костенко в глаза, Рябушинский сказал:

— Я не могу тебе приказывать Леша, но во имя нашей старой дружбы, прошу...

Вытащил из кобуры ТТ.

— Бери знамя, трех бойцов. Заводи машину и уходи. Ты совершишь подвиг, если спасешь знамя дивизии, Даже если мы все поляжем здесь,— он махнул рукой.

— Если будет живо знамя, то жива и дивизии. Никто не скажет, что мы струсили. Понял задачу?

Костенко махнул головой.

Рябушинский коротко обнял его, тут же отстранился, бросил начальнику штаба:

— Соберите всех офицеров штаба, охрану, поваров, вообще всех кого сможете.

Начальник штаба встал перед ним.

— Не дури, Андрей Петрович. Отходите со знаменем. Мы вас прикроем.

Комдив оттолкнул его в сторону.

— Прочь! — закричал он, наливаясь яростью и злобой.

Перед штабом уже шла стрельба. Раздавались взрывы — немцы вели обстрел из ротных минометов.

Рябушинский шагнул за порог. «Только не тюрьма и не плен!» — Успел подумать он.

— Впер- рррред!

Он шел в полный рост, сжимая в руке пистолет, бесстрашный как в молодости, и знал, что в тюрьму уже больше никогда не попадет.

— Впере-ед!.. Ура-ааааа!

— Вперед!

Комдив побежал, и не поворачивая головы, чувствовал, что бегут рядом бойцы. В этот момент по ним ударили немецкие пулеметы. Что-то сильно толкнуло Рябушинского в бедро. По инерции он еще сделал несколько шагов, но почти одновременно почувствовал удары в плечо и грудь. Комдив словно споткнулся, повернулся боком и медленно упал на горячую пыльную землю.

Его мечта сбылась, он умер свободным.

Подполковник Костенко обмотал знамя вокруг своего тела. Метров пятьсот пришлось ползти по-пластунски под обстрелом. Следом за ним ползли автоматчики. У дороги наткнулись на несколько автомашин с пробитыми скатами. Бойцам удалось завести одну из них. Завывал перегретый двигатель полуторки, хлопали простреленные скаты, тошнотворно пахло горящей резиной.

Навстречу промчалось несколько грузовиков. В последнем, до пояса высунувшись из кабины, какой-то встрепанный человек без пилотки громко кричал:

— Там танки, танки-иии! Окружили!

— Не может быть, - подумал Алексей Костенко. Откуда здесь танки?

Не успел он приказать разворачиваться, как прямо на дороге, один за другим начали рваться снаряды. Дорога вскипела воронками взрывов. Шофер не ожидая приказаний стал резко выворачивать руль. Скрипя зубами, он вперемешку с матюками выкрикивал:

— В гробину... душу мать! Попали... Немцы!

Но вдруг, взрывная волна приподняла машину и опрокинула ее навзничь.

Стояла глухая тишина. Ни воя моторов, ни лязга гусениц, ни грохота разрывов, ни человеческих голосов.

Костенко очнулся от боли. Она током пронзила все тело. Его трогали руками какие-то люди. Может быть фашисты? Рука потянулась к кирзовой кобуре пистолета. Но послышалась русская речь. Он открыл глаза, увидел рядом бойцов в гимнастерках! С ними был военный корреспондент. Его очки разбились, на небритом лице остались одни близорукие глаза.

Сильно болела грудь, было трудно дышать. Из порванного сапога сочилась кровь. Кто-то из бойцов ножом сверху вниз, распорол голенище сапога. Бриджи набухли кровью. Не сожалея вспороли и их. Крупный осколок пробил голень, задел кость. Рана покрылась кровяной коркой. Перетянули голень ремнем.

Группой командовал уже немолодой старшина с четырьмя эмалевыми треугольниками на петлицах. Он отдавал толковые распоряжения, группа подчинялась.

Младший политрук склонился над Костенко.

— Товарищ подполковник, у вас на груди кровь. Надо перевязать!

Костенко прохрипел:

— Потом… у меня под гимнастеркой знамя дивизии. Положи на рану под гимнастерку какую нибудь тряпку. Будь рядом. Если помру, знамя понесешь ты. Командовать группой будет старшина.

Набираясь сил молча смотрел снизу вверх, потом сделал короткое, слабое движение лежавшими на шинели белыми пальцами.

— Подойдите — сказал корреспондент старшине.— Зовет.

Старшина наклонился, и Костенко, прикусив от боли губу, шепотом сказал ему что-то, что тот не сразу расслышал. Поняв это по его глазам, подполковник до пояса расстегнул гимнастерку и бойцы увидели тяжелый, пропитанный кровью бархат, с вышитыми золотом буквами: «...-6я Крас....».