Сергей Герман - Обреченность

Прибежал командир сотни.

— Что за черт? Чей это... Где хозяин? — Округлив глаза орал сотенный.

— Нет у него больше хозяина. Был. Семен Звонарев, Тот, который два дня назад бабу свою застрелил и на себя руки наложил. Да ты, сам знаешь. А этот... Штормом кличуть, - казак кивнул головой на скалящегося жеребца. - Второй день не жрет ничего, только пьет.

— Придется наверное пристрелить, чтобы не задерживал, - сотенный вздохнул, сплюнул. - Бабы! От них одна муть на свете.

Пробегавший мимо вагона Юрка Ганжа, вдруг ухватил коня за повод, слегка ослабил и стал что-то стал нашептывать коню в ухо. Потом повел его за собой. Издали казалось, что казак и конь о чем-то беседуют. Когда они вернулись, то конь спокойно зашел за Юркой в вагон. Ткнулся в его руки бархатными ноздрями, понюхал, вздохнул. Юрка достал из кармана кусочек сахару, и Шторм осторожно взял его с ладони своими теплыми, мягкими губами.

Лошадей размещали по восемь в вагоне, а в соседних таких же теплушках, человек по сорок казаков. Нары — в два этажа, посередине — железная печка, наверху — узенькие тусклые окна, и с двух сторон вагона — катающиеся двери примерно в треть его боковых стенок.

Через несколько часов паровоз дал гудок, лязгнули буфера вагонов, испуганно захрапели и заржали кони.

Сначала состав поплыл мимо домов, деревьев, редких пятен освещенных окон. Мимо вагонов проносились семафоры, нефтеналивные цистерны, станционные постройки, голые и прямые словно пики ветви деревьев.

Казаки, задав лошадям сена спали, играли в карты, курили у открытых дверей, облокотившись на серый деревянный брус перекладины и думая каждый о своем.

Потом за дверью вагона побежали просторные, запаханные поля со следами раннего снега. У линии горизонта потянулся мелкий нестройный лес, прозрачный, серый, растворяющийся в белесом утреннем воздухе.

В вагоне стоял жар от железной печки.

Ганжа, подкармливал покоренного жеребца корочкой хлеба, нежно похлопывая его по шее, говоря, напевая что-то нежное в его бархатное, чутко вздрагивающее ухо. Гладил по теплым бархатным губам, пьянея от горьковатого запаха конского пота.

— Вот кони — говорил вахмистр Лесников, это же, невинные существа! На войне их ранят, калечат, убивают, а они зла на нас не держат, и не предают никогда.

Человек — дерьмо. Человека надо рубить, а лошадку — жалеть. Правильный казак Юрка из тебя получится, если лошадей понимаешь. Она жизнь свою отдаст, а хозяина выручит.

Высокая, костистая, слегка сутулая фигура вахмистра притягивала к себе внимание. Черты лица не отличались правильностью, тяжеловатый подбородок, хищный горбатый нос, повадки хищного зверя, готового в любой миг к встрече с опасностью говорили о том, что человек этот упрям, храбр, крутого нрава и дурного характера. Глубоко посаженные глаза с прищуром выдавали в нем крепкую казачью породу.

В батальон он пришел не потому, что хотел освободиться из плена. Плен его не пугал. Жестокий и сильный как зверь он выжил бы и там. Или бы погиб в драке за кусок хлеба или от пули часового. Ненависть к большевикам, к их власти — вот что привело его к немцам. Таких людей Кононов ценил.

Покормив Шторма, Юрка вытер мокрую ладонь о свои штаны и вытянув шею спросил Лесникова:

— Господин вахмистр. А я вот интересуюсь. Какой оне веры?

— Кто это, оне?

— Ну те, которых мы воевать едем. Балканцы или хорваты.

— Известно какой, басурманской конечно, если за большевистскую власть сражаются. Правильно Сергеич, иль нет? Ты нам растолкуй.

Муренцов оторвался от своих мыслей. - Не совсем так, - поправил он.

— Сербы, хорваты и боснийцы один народ - южные славяне. А вот вера у всех разная. Например сербы - православные, как и мы. Хорваты - католики, а боснийцы - мусульмане.

Лесников протянул:

— Во-ооона как! Это выходит как в гражданскую, командир полка немец полковник Легарт приказал нам уничтожить взвод красных и мы их в шашки! А потом оказалось, что это станишники наши. Кое с кем я еще ту германскую ломал.

И сейчас тоже самое. Скажет басурман Хитлер расстрелять православного и никуда не денешься, надо будет стрелять. Эх! Жистя наша подневольная!..

Больше Лесников ничего не сказал, накрылся с головой шинелью и отвернулся к стене.

Для казачьей кавалерийской дивизии полного состава, насчитывавшей свыше 18 тысяч человек, по приблизительным подсчетам потребовалось не менее пятидесяти железнодорожных эшелонов. И эта махина двинулась из Польши в направлении Словакии, а оттуда дальше через Австрию и территорию Венгрии в Сырмию. Эшелонам давали зеленую улицу— они останавливались лишь для смены паровозных бригад.

Воинские эшелоны следовали один за другим. Сотня за сотней, полк за полком.

Железнодорожные составы с частями 1й казачьей дивизии шли непрерывно, иногда на станциях догоняли друг друга, но твердо выдерживали установленный график движения.

Весь путь занял около шести дней и наконец, как бы изнемогая от долгого и непрерывного бега паровоз начал притормаживать от полустанка к полустанку, постукивая и постреливая колесами на стыках рельс.

Ранним утром зашипели, продуваясь, вагонные тормоза, лязгнули буксы под днищем вагонов и заскрипев эшелон встал. Все пространство вокруг, спереди и сзади замерло в тишине и неподвижности.

Паровоз пустил на рельсы струю пара, свистнул и медленно отошел, исчез скрылся в утреннем тумане. На перроне стояли люди в немецких серо-зеленых шинелях. На головах некоторых были башлыки.

С визгом и грохотов отъехала в сторону вагонная дверь. Раздались резкие, повелительные крики.

— Выходи строиться!

— Живей!

— Поторапливайтесь!

Казаки зябко поеживаясь неохотно прыгали на землю, жаль было покидать обжитое тепло вагонов. Сергей Муренцов, пригревшийся на верхних нарах, недоверчиво приподнял голову и соскочил вниз, на пол.

Офицеры уже отдавали распоряжения.

Стучал и гремел под ногами застывший щебень, на рельсы, выгоны и шинели оседало седое марево тумана.

Где-то далеко невидимый в тумане, дважды свистнул паровоз.

Подмостив сходни, казаки начали выводить из вагонов лошадей.

Громко кричали отделенные и повзводные командиры, исторгая ртами белый пар и повторяя крики команд.

— 1я сотня, станов-иииись, вторая сотня, третья... пятая!

— Разберись по взводам! Становись!.. Куда лезешь, дубина? Из какого взвода?.. Ты, мордастый, тебе сколько раз повторять?.. Куда лезете черти?..

Заседлав лошадей строились по взводам и сотням, ожидая команду - вперед!

Офицеры объезжали сотни, всматриваясь в казацкие лица. Над конным строем поднимался пар от дыхания.

— Подтяни стремя… Отставить разговоры… не курить!

Кононов привстав на стременах хрипло и надсадно прокричал над застывшей колонной: