Жоан Алмейда Гарретт - Арка святой Анны

Васко было девятнадцать лет, и вот уже пять лет он жил в Порто, где учился — чтобы пойти в каноники, как утверждал его дядюшка, под опекой которого юноша состоял, — чтобы отправиться потом в Саламанку и выучиться на лекаря, утверждал он сам. Пределом его желаний и самой честолюбивой мечтой было стать преемником того, кого почитал он вместилищем всей доступной человеку учености, и был это мастер Симон, королевский лекарь.

Одеянье мастера Симона, попоны, красовавшиеся на верховых мулах мастера Симона… и племянница мастера Симона, красивая и острая на язык Жертрудиньяс — таковы были предметы его восторгов.

— Лишь бы мне добиться желтой докторской шапочки, — говорил он себе в честолюбивых своих мечтаньях, — и вот я уже человек с положением, женюсь на Жертрудиньяс, ее дядюшка берет меня в помощники, сажусь себе на мула с попоной и еду позади короля, раз уж еду позади мастера Симона… А все давай спрашивать друг друга: что это за молодой лекарь в свите короля? А это мастер Васко, племянник мастера Симона, вернее, он женат на его племяннице, красавице Жертрудиньяс с улицы Святой Анны, где арка-часовня…

Однако же дядюшка — не будущий, а нынешний — возлагал на него совсем другие надежды: хотел, чтобы юноша принял духовный сан и чтобы он стал каноником с постоянным доходом при святом епископском соборе в Порто; у него имелись на то свои причины, весьма основательные.

Дядюшка Васко был не кто иной, как сам брат Жоан да Аррифана, заплывший жиром плечистый францисканец, пользовавшийся великим влиянием и весом как у себя в ордене, так и за его пределами, не потому что блистал образованностью, каковая заплыла жиром под стать ему самому, а потому, что был горазд на плутни и витиеватые речи настолько, что современные историографы Серафического ордена именуют его Пассаролой четырнадцатого века. {32} 32 Стр. 44. …Пассаролой четырнадцатого века. — Имеется ввиду, вероятно, Бартоломеу Лоуренсо де Гусман (1685–1724), португальский богослов и эрудит, создавший летательный аппарат, который современники прозвали «пассаролой» (от порт. passarola — большая птица). Представление Гарретта об этом выдающемся изобретателе вряд ли справедливо.

Кроме того, брат Жоан да Аррифана отличался… Но не будем утруждать кисть, живописуя этого и прочих персонажей, играющих важную роль в нашей истории: пусть запечатлеются их дагерротипы непосредственно в глазах самого читателя и в свете собственных их слов и деяний по мере развития нашего повествования.

О нашем студенте расскажем немного подробнее. Итак, числился он студентом; а в те времена сказать «студент» было почти то же самое, что сказать «клирик», слова эти означали почти одно и то же. Одежда его была отчасти на церковный лад, отчасти на мирской и также говорила о неопределенности его положения. Легче всего давались ему фехтование, стрельба из арбалета, искусство верховой езды и все рыцарские занятия, но все же он мог похвалиться некоторой образованностью и тем, что не совсем зря потратил время, которое достаточно неохотно — призна́ем правду — уделил и продолжал уделять урокам Пайо Гутерреса, архидиакона из Оливейры, знаменитого наставника юношества в ту пору; и надо сказать, что этот чертенок Васко был его любимцем, хотя прилежание выказывал малое и лишь по временам.

Я сказал — по временам, потому что ему случалось на протяжении целой недели, а то и нескольких удерживать за собою звание лучшего среди всех студентов, появлявшихся в крытых галереях собора, и хотелось ему то стать лекарем и получить степень доктора, то стать каноником и даже самим папой при возможности. Но вдруг находил на него новый стих, и он клялся святым Варравой, {33} 33 …клялся святым Варраввой… — Клятва ироническая: Варравва — имя разбойника, которого, по евангельскому преданию, жители Иерусалима потребовали освободить вместо Иисуса. что либо добьется рыцарского пояса с мечом и золотых шпор, либо уж лучше ему податься в третье сословие, стать горожанином с тугим брюхом и тугой мошной, так ему легче будет добиться разрешения на брак с Жертрудиньяс, что, в сущности, было единственной постоянной или почти постоянной мыслью в переменчивом его уме.

Как все люди с пылким характером, у которых чувство преобладает над мыслью, Васко метался от одной крайности к другой. Его честолюбие свершало зигзагообразные скачки от преимуществ знатности к славе ученого, а от нее к званию любимца народного; то жаждал он стать графом или вельможей, епископом, лекарем или мужем науки, то мечтал о поприще вождя толп, трибуна горожан, дабы серпом мятежа срезать под корень те самые преимущества и привилегии, которые больше всего его соблазняли.

В момент, о котором рассказывает наша история, он был помешан, преимущественно, на мысли стать лекарем и добиться таким образом руки Жертрудиньяс. Но девушку воодушевляли прежде всего любовь к отечеству, приверженность к королю дону Педро и, соответственно, ненависть к епископу; а бедняга Васко, самый славный из юношей, когда-либо попадавших в подобные передряги, состоял при особе епископа, зависел от него и пользовался его покровительством.

Бедный добрый малый, ему было отчего печалиться!

Поговаривали, что во всех заблуждениях и горестях он всегда мог рассчитывать на надежного заступника, таинственное покровительство которого сказывалось самыми разнообразными способами.

Таинственный этот заступник, кем бы он ни был, скрывался где-то на другом берегу реки, в кривых переулках Гайи, где и отыскивал его Васко.

Но кем он был, как помогал ему, чем?

Проследуем покуда во внутренние покой Епископского дворца, где исчез студепт.

Я сказал уже, что наш герой вышел из приемной епископа через потайную дверь; но не сказал еще, куда эта дверь вела. Сейчас поясню. Итак, Васко вошел в упомянутую дверь, осторожно прикрыл ее и, неслышно ступая, двинулся по узкому темному коридору, но шел он уверенно, как человек, давно знающий дорогу, и остановился около еще одной двери, откуда отчетливо слышались голоса — ничуть не приглушенные голоса людей, которые либо не имеют надобности хранить тайну, либо уверены, что их не подслушивают.

Один из собеседников говорил:

— Помоги нам всевышний, да уродится изобильно виноград в южных провинциях, дабы верующие расщедрились и прислали нам в монастырь что-нибудь получше, чем то молодое вино, которым мы там угощаемся сейчас, ибо даже мою францисканскую глотку оно дерет…