Александр Хьелланн - Гарман и Ворше

Она не успела ответить: они были уже у двери, и Мадлен заметила Фанни за гардиной в комнате наверху.

Тем временем директор школы Йонсен продолжал свой путь. Он действительно направлялся в Сансгор. Однако Дэлфин преувеличивал, говоря, что он бывает там каждый день. С того воскресенья, когда у камина шел столь горячий спор, он еще не был в Сансгоре, но все эти дни думал только о своем последнем разговоре с фрекен Ракел в саду.

Эрик Йонсен происходил, как сам он часто рассказывал, из более чем скромной семьи. В доме консула Гармана он в первый раз увидел вблизи ту роскошь, которую с давних пор научился презирать. Йонсен сразу решил не позволить одурачить себя никому и ничему и потому во время первого визита в этот дом старался держать себя сурово и надменно.

Но он был поражен размеренным и простым, хотя и комфортабельным укладом жизни этого дома, а узнав Гарманов поближе, поколебался в своем предвзятом мнении о богачах. Богатство представлялось Йонсену чем-то шумным — чем-то вроде шампанского и застольных речей. Но спокойные и мирные люди, тихие и корректные во всем домашнем быту, и прежде всего фрекен Ракел, совершенно опрокинули его прежние представления.

Однако удовольствие, которое он испытывал в Сансгоре, побывав там несколько раз, скоро заставило его насторожиться. Он был начеку, остерегаясь всего, что могло отвлечь его от его призвания. К своему призванию он относился очень серьезно: если он сам происходит из бедняков, из малых мира сего, то он и обязан работать среди народа и для народа, в сельских школах.

А между тем уж не раз он ловил себя на том, что в сомнении останавливался перед зданием школы, содрогаясь перед необходимостью погрузиться в эту тяжелую, удушливую атмосферу. Вначале эти колебания его очень огорчали.

Но его отношения к Ракел становились для него все важнее и важнее. Нет, его притягивал не роскошный дом, в этом он был совершенно убежден! И он не испытывал к этой молодой девушке других чувств, кроме одного — глубокого и серьезного интереса.

Ракел действительно обладала удивительной властью над ним. Когда она говорила, ее слова, казалось, озаряли ярким разящим светом многое из того, что он раньше не замечал. Как и все люди, он таил в сердце своем ростки сомнений, но он был так молод и неопытен, что все эти ростки так и не распустились, хотя ни один из них еще не увял окончательно. Эта исключительная девушка, так неожиданно встретившаяся на его пути, привела в движение всю его духовную жизнь, разбудила в нем кипучую энергию, и жажда деятельности росла в нем с каждым днем. Заниматься нудной, изнурительной повседневной работой казалось ему теперь трусостью. Нужно было делать что-то иное, чтобы полнее, ярче выразить свои убеждения. Это ведь сказала она сама!

Теперь он шел к ней, готовый ринуться в любую битву, куда бы она его ни послала.

Фрекен Ракел привыкла делать дома все, что она желала. Все те сотни условностей, с которыми должны были считаться молодые девушки ее круга, для нее не существовали, — ведь она была не такой, как все другие.

Поэтому мать почти не удивилась, когда Ракел предложила Йонсену пойти в сад, едва лишь он, войдя, обменялся с фру Гарман несколькими словами. Ракел уже давно была на голову выше матери и, кроме того, если уж так суждено, то это необычайное предпочтение, которое она выказывала к богослову, было в конце концов не самое безумное из того, что могла совершить Ракел.

Они пошли в сад, где обычно гуляли. Йонсену было трудновато найти основную нить того, что он хотел высказать, и он проговорил несколько неуверенно:

— Я… много думал о нашем последнем разговоре… Да… точнее говоря, я ни о чем, кроме нашего разговора, не думал. Если вы позволите, я хотел бы продолжить с вами разговор на эту тему.

— Мне всегда приятно говорить с вами, — отвечала Ракел, взглянув на него. Это были те же умные синие глаза, что и у консула. Ракел лицом очень походила на отца: даже нижняя губа у нее была немного оттопырена. Темные волосы имели рыжеватый оттенок, особенно у висков; она была высокой и крепкой девушкой, и вся ее внешность могла скорее поражать, чем прельщать. Молодежь опасалась ее; она слыла девушкой очень ученой и дьявольски острой на язык. Это, конечно, многих огорчало; она была все же «блестящей партией».

Йонсен ни о чем подобном не помышлял. Он старался только правильно выразить суть своей мысли. Наконец ему это удалось. Он говорил все с большим и большим увлечением о перемене, которая произошла в нем, потому что она не только разбудила в нем мысль, но вызвала потребность деятельности. И вот теперь он пришел, чтобы услышать от нее, как и когда он должен начать действовать.

Ракел была немного озадачена.

— Это не так легко для меня, — отвечала она. — Ведь я, как женщина, лишена возможности сама что-нибудь предпринять, даже если бы мне и хотелось этого, — как же я могу посоветовать вам, господин кандидат, с чего начать.

— Я готов на все! — воскликнул он горячо. — Я готов выступать с речами или в печати против всех злоупотреблений, которые я теперь вижу! Я брошу свое место, если это потребуется! Я не хочу утаить ничего из того, что кроется во мне: я хочу провозгласить свои убеждения открыто, как подобает мужчине!

Молодая девушка была слишком умна, чтобы увлекаться до такой степени, и эта внезапно возникшая восторженность показалась ей подозрительной.

— Я считаю, что вам надо подумать, — начала она. — То, о чем мы говорили, сводится ведь, в сущности, к некоторым частностям. Едва ли есть неразрешимые противоречия между вашими взглядами и общими принципами христианства.

— Но христианство надо принимать либо полностью, либо вовсе не принимать! Именно этой половинчатости я не приемлю и не согласен жить такой половинчатой жизнью.

— А в таком случае, — продолжала она, — я скажу вам откровенно, что эти догмы и формы имеют для меня очень мало значения. Наши разговоры часто касались этой темы главным образом потому, что вы богослов.

— Но ведь мы беседовали совсем не об этом! — воскликнул он. — Вы хотели вызвать у меня чувство личной ответственности, которое порождается подлинной убежденностью. Вокруг этого, по сути дела, и шли все наши споры.

— Да, — отвечала она, — это верно! Этого я действительно хотела!

— Богослов я или не богослов — это безразлично! Главное — быть человеком, человеком, имеющим убеждения и способным защищать их!

Йонсен, казалось, преодолел неуверенность Ракел. Он стоял перед нею такой сильный, такой убежденный в своей правоте, что она ответила торопливо и словно с облегчением:

— Да! Все дело в том, чтобы быть верным своей внутренней правде, а это встречается так редко! Я сама не могу полностью претворить это в жизнь. Да и какое значение имеют убеждения женщины в нашем кругу? Но я всегда с теми, кто борется. Поэтому я теперь верю, что вы на правильном пути, на пути борьбы с ложью! В самом деле, лучше пасть в борьбе, чем мирно жить бок о бок с ложью!