Александр Хьелланн - Яд

Пробст Спарре смутился еще более. Он растерялся, что допустил такую глупость. И в своей растерянности выглядел совсем несчастным. Менее всего он хотел быть назойливым или нетактичным по отношению к своему любимцу, к тому же сыну профессора Лендала.

Желая найти какой-то выход из неловкого положения, пробст положил руку на плечо Абрахама и произнес похвальную речь в его честь. Он с жаром сказал:

— Для меня, дорогой Абрахам, было удовольствием — более того, истинной радостью — подготовлять тебя к священному акту сего дня. Редко встречал я молодого человека, столь хорошо одаренного умственными способностями и в одинаковой мере снабженного лучшими качествами сердца и души. Ныне ты становишься взрослым членом общества, и я с твердой надеждой ожидаю, что ты для старших явишься светлой радостью, а для младших — достойным и поучительным примером.

Но тут случилось нечто неслыханное: выслушав речь пробста, капеллан Мартенс, сидя за зеленой занавеской в своем просторном кресле, тихо фыркнул от смеха, что вызвало всеобщее внимание.

Однако прихожане, напротив, тотчас смягчились по отношению к Абрахаму. Им было приятно услышать из уст пробста, что есть еще надежда спасти этого сына заблудшей матери.

Сам Абрахам не знал, что ему думать о себе: предстоит ему быть превознесенным над другими? Но ведь это не может хорошо кончиться.

Пробст Спарре вытер свой вспотевший лоб и направился по рядам дальше. Эта первая неудача сделала его теперь вдвойне осмотрительным. Он приступил к катехизации и провел ее с бо́льшим блеском, чем когда-либо прежде.

Капеллан с возрастающим удивлением выслушивал отличные ответы всех этих тупых парней и кретинов, от которых он в свое время отказался. Но капеллан Мартенс едва не опрокинулся со своим креслом, когда заговорил конфирмант Осмунд Осбьернсен Сэуамюр. Тот своим певучим крестьянским говором исполнил настоящую бравурную арию на тему о святых дарах.

Немало времени понадобилось пробсту Спарре опросить всех конфирмантов. Одна из девочек, закутанных в венскую шаль, почувствовала себя дурно, и ей разрешили пойти в ризницу, чтобы выпить воды.

После нервного напряжения Абрахам тоже почувствовал крайнее утомление, но вместе с тем его беспокойство прошло. Он не видел больше вокруг себя враждебных глаз, от которых нельзя было скрыться. Напротив, все смотрели на него весьма благожелательно. И он без страха и уверенно подошел к пробсту, чтобы получить его торжественное благословение.

Пробст Спарре серьезным, но сердечным тоном громогласно сказал ему:

— Итак, отдай богу свое сердце, а мне руку!

Абрахам протянул руку и ощутил пожатие мягкой и гладкой руки пробста.

Торжественный акт был закончен. Он продолжался с девяти утра до трех часов дня. Немощные девицы в дорогих венских шалях нуждались теперь в посильной помощи — их на руках пришлось снести в коляски. Да и многие другие девочки со своими светлыми косами и узкими плечиками выглядели не лучше — теперь казалось, что их вытащили из воды в самый последний момент.

Кроткие мальчики и благочестивые юноши, не поднимая глаз, смиренно взирали на свои сапоги.

Повариха в доме профессора Левдала была в отчаянии. Она давала самые страшные клятвы, что никогда в жизни она больше не согласится готовить парадный обед для гостей в день конфирмации.

Обед ожидался значительно раньше, чем закончилась конфирмация, и повариха трижды напрасно начинала варить картошку. Правда, в пригласительных билетах, разосланных гостям, время обеда указывалось уклончиво — после окончания церковной службы. По об этом окончании повариха то и дело получала неверные сведения от караульных. И это вводило ее в заблуждение.

В ожидании обеда гости прогуливались по саду профессора Левдала и по площади. Иные, впрочем, вошли в комнаты и, скучая, произнесли немало благочестивых проклятий по адресу Спарре, который никогда не умеет кончить вовремя.

Только лишь в половине четвертого гостей пригласили к столу, в центре которого был посажен главный виновник торжества — Абрахам. Сам профессор сидел справа от сына, а пробсту было предоставлено место по левую его руку.

Среди гостей присутствовали почти все учителя Абрахама во главе с ректором. Помимо того, присутствовали некоторые городские чиновники и врачи — все это были избранные друзья и коллеги профессора. Из сверстников Абрахама был приглашен только лишь его лучший друг — Ханс Эгеде Брок.

Абрахам с трудом освоился с тем, что он сегодня является главной персоной среди столь уважаемого и серьезного общества. Но постепенно, под воздействием вина, все оттаяли и развеселились за столом.

Это был первый званый обед, устроенный профессором после смерти своей жены. И все гости были рады, что они снова встретились в гостеприимном доме. Сам профессор очень любил принимать у себя большое общество и был сегодня весьма оживлен.

Было еще одно обстоятельство, которое способствовало отличному настроению. Общество на этот раз было подобрано осмотрительно, и никакого разногласия здесь не могло возникнуть, даже если речь заходила о политике.

Первые тосты были произнесены в честь Абрахама. Эти первые тосты были провозглашены пробстом и ректором. После этого пили за короля, королеву, кронпринца, кронпринцессу и за все королевское семейство. Засим, при общем ликовании, пили за весь царствующий дом, за унию и за Швецию. [12] С 1814 года Норвегия находилась в персональной унии с Швецией, то есть шведский король был одновременно королем норвежским. В продолжение всего XIX века прогрессивные силы Норвегии боролись за национальную независимость страны и за расторжение унии с Швецией. Поэтому провозглашение тоста за Швецию, короля и т. д. ярко демонстрирует политическую реакционность общества, собравшегося у профессора Левдала.

За столом становилось все веселее. С Абрахамом чокались все почтенные гости, и он даже перекинулся взглядом с Броком по поводу неумеренной веселости стариков.

Слепая кишка и господин Еж, ухмыляясь, сидели за графинчиком старой мадеры, который они поставили возле себя. Старший учитель Абель, с рюмкой кюрасо в руках, счел приятным долгом увести Абрахама в укромный уголок и там заговорил с ним о его замечательной матери. В конце концов он так растрогался, что заплакал.

Гости разошлись сравнительно не поздно, так как серьезный повод, по которому они собрались, исключал игру в карты.

Когда все гости разошлись, профессор Левдал сказал сыну:

— Ну, спокойной ночи, мой милый Абрахам! Ты, по всей вероятности, устал, и поэтому я только лишь кратко тебе скажу: ты, наконец, вступил в жизнь, как взрослый человек, и я со всей откровенностью тебе замечу, что я весьма доволен тобой. Как сложится твоя дальнейшая жизнь — это, как справедливо заметил пробст Спарре, все в руках божьих. Однако дальнейшее течение жизни не в меньшей степени зависит и от тебя самого. Природа не обделила тебя способностями; по рождению ты занимаешь видное место в обществе; со временем ты получишь достаточно значительное, по местным масштабам, состояние, и кроме того, я, как отец твой, помогу тебе своими связями и влиянием на том пути, который ты себе изберешь. Таким образом, ты один из тех, кто может занять в нашем обществе видное, можно даже сказать, очень видное положение.