Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Крушение. Книга вторая.

— Мне не о чем думать, господин командующий. Мне следует просто напомнить. Вы изволили забыть.

Врангель остановился, посмотрел недоверчиво.

— Речь пойдет о Петербургской ссудной казне.

— Почему же, помню! — нахмурился Врангель. — Вклады, заклады — ломбардные сокровища!

— Да, да, — простодушно подхватил Шабеко. — Миллионы в золоте и серебре. У вашего превосходительства простой способ сделать деньги. И большие! Когда угодно! Я должен сообщить: пора пускать пробный шар. В качестве подготовки к основной и широкой, так сказать, операции, как любят говорить господа военные.

— Тайной, разумеется?

— Я сомневаюсь, что тайное не станет здесь явным. К этому нам надо быть готовыми.

— Вы говорите от кого? Кому это — «нам»? — Врангель не старался скрыть неприязни: его все же выводил из себя бриллиантовый перстень, поминутно вспыхивающий холодными белым и голубым огнями. «Вероятно, чей-то фамильный, — мелькнула мысль. — Купленный этим жуликом на константинопольском рынке».

Шабеко проследил за его взглядом и ответил спокойно:

— Идея согласована, весьма предварительно разумеется, с его сиятельством князем Долгоруковым, бароном Тизенгаузеном, господами Гензелем и Шелестом — с начала этого года заведующим банковским и казначейским отделом казны.

— Так давайте же к делу, господин Шабеко! — любопытство захлестнуло его: «фендрик», слава богу, пришел с идеей, а не с пустыми руками. — Я надеюсь понять суть. Школа отца, знаете ли, не проходит даром.

— Как же, как же! — преувеличенно громко восхитился адвокат. — Барон Николай Егорович Врангель был в свое время одним из самых деловых и предприимчивых людей промышленного Петрограда.

Слова «предприимчивый» и «в свое время» («Теперь-то твое время, явно твое») резанули Врангеля. Радостное любопытство исчезло. Экий пренеприятный тип!

— Говорите, я слушаю, — безразличным тоном сказал Врангель, показывая, что задумался над чем-то более важным и срочным.

— Прошу вас, — Шабеко показал, что его обмануть нельзя. — Буду предельно краток — как вам угодно. Из Каттаро, где хранится казна, была послана в ряд европейских газет информация о начале возобновления деятельности ссудной казны. О возвращении закладов, при условии сохранения квитанций и уплаты соответствующего процента. Время показало, что вкладчики почему-то не торопятся. Возможно, они потеряли квитанции. — Шабеко удовлетворенно потер рука об руку и тут же вновь стал серьезным. — Итак, видимость законности соблюдена: публика оповещена, заклады просрочены. Остается доказать, что мы готовы к продаже... первой партии, скажем, серебро в монетах — легально.

— Что значит легально?

— Финансовое управление сербского правительства по своим, не знаю уж когда и кем придуманным, законам имеет право продавать драгоценности в подобных количествах только через рынок — через публичные торги. Это нам не подходит. Привлечет внимание широких общественных слоев в разных странах. В том числе и в Советской России, конечно.

— Tausend Teufel! — выругался Врангель. — Но вы же придумали что-то, ведь придумали? Я вижу!

— Надо доказать властям, что это серебро находится в Королевстве сербов, хорватов и словенцев транзитом. Тогда оно может уплыть в любом направлении.

— Недурно, милейший! Весьма! Одобряю. Умно!

— Впрочем, надо, еще найти покупателя, ваше превосходительство. И конечно, посредника. Скажем, белградский банк «Руссо-Серб». Ему придется отчислить процентов десять куртажных, думаю.

— Десять? — вскинулся Врангель, понимая, что его уже начинают обманывать. — Почему десять? Не восемь, не двенадцать?

— Я называю минимальный процент.

— Так стоит ли вообще ваше дело игры?

— Надеюсь, — сухо сказал Шабско: теперь-то он чувствовал себя уверенно и показывал это Врангелю — открыто. — Семьдесят ящиков по пятнадцать пудов серебра дадут нам тридцать миллионов динаров. Это три миллиона франков. — Шабско не смог отказать себе в удовольствии насладиться быстрым изменением выражения лица командующего — от деланного безразличия до нескрываемой радости. И поспешил добавить: — Позволю себе, — произнес он твердо, — ввести ваше превосходительство в курс дела, осветив и негативные обстоятельства, могущие появиться в ходе операции.

— Говорите, — приказал, напружинившись, Врангель. И снова заходил, стараясь скрыть нервозность: «фонарик», несомненно тонкий психолог, умело играл на чувствах командующего, вызывая поочередно то радость, то разочарование. Все не так просто. Теперь, направляемый Кривошеиным, этот ловкий делец мог втянуть русский штаб в любую авантюру и опорочить его перед всем миром. — Прошу вас быть откровенным. Предельно, — сказал Врангель, и это прозвучало почти просительно.

— Первое. Мы решили («Опять это таинственное «мы». Поди проверь, кто за этим скрывается в действительности»), — Шабеко сделал паузу,и шумно вздохнул, — решили реализовать лишь просроченные вклады. Просроченные... При этом в особых случаях мы готовы даже к уплате доли, причитающейся собственникам закладов, обращая всю сумму на нужды главного командования и русского дела.

— Доли... Какой доли? Не улавливаю.

— С готовностью поясню. И, ценя ваше драгоценное время, предельно коротко.

— Но я вас не тороплю, — буркнул Врангель и сел.

— Подавляющее большинство закладов делалось в Петрограде с началом войны. Собственники, не предвидя будущее развитие событий, оценивали свои заклады на суммы, разительно меньшие, чем их подлинная стоимость. Чтобы платить меньший процент. А в ссуде они, как правило, и вообще были тогда не заинтересованы: люди независимые, состоятельные... Разрешите пример для наглядности. Я, скажем, принес картину... Ну, Репин, положим. И оценил ее в три тысячи, взяв для проформы двести рублей ссуды. Подлинная же цена картины — в сто, а то и в триста раз больше.

— Ну и что? . (

— А то, что мы («Если он еще раз скажет это ненавистное «мы», я выгоню и прикажу побить его!»), если даже клиент и обнаружится, всегда готовы вернуть ему его оценочную стоимость, направив остаток на нужды...

— Но ведь собственникам принадлежит не доля заложенной вещи, но она вся?

— О! Ваше превосходительство! — впервые с уважительным восхищением воскликнул Шабеко. — Вы смотрите в корень. Все так. Хотя юридически («Пусть только произнесет «мы»...») наша позиция представляется крепкой. После продажи вещи казна погашает ссуду и проценты, возвращает при необходимости остаток закладчику.

— Взяв разницу себе? Но ведь это обман?! — выкрикнул Врангель. — Посягательство на институт частной собственности, в котором мы упрекаем большевиков!

Шабеко молчал — спокойно и, казалось, безучастно.