Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Крушение. Книга вторая.

— Ну? А? Что вы скажете, мой милый адвокат? Может, вы становитесь большевиком и начинаете исповедовать их доктрины?

— Политикой я не интересуюсь, ваше высокопревосходительство. Что же касается сути, то тут вы правы абсолютно: по сути планируемая операция — обман. Притом в широких размерах. В конце концов она должна дать главному командованию суммы большие, чем были выручены главным командованием («Подчеркивает, подлец, тут он не говорит «мы»!») от продажи части судов Черноморского флота.

— А что, если я не соглашусь возглавить эту, с позволения сказать, операцию? Или просто запрещу ее?

— У главного командования это последний шанс, пожалуй, — словно мимоходом заметил Шабеко. — Деньги, ваше превосходительство, это такой предмет, у которого всегда сыщется хозяин.

— Вы начали говорить загадками, милостивый государь. Имеется ли на примете конкурирующая фирма?

— Да, — просто согласился адвокат. И даже улыбнулся, показав крупные неровные зубы. — В Королевстве сербов, хорватов и прочих сильна монархическая группа, очень нуждающаяся в средствах. Не следует забывать и о Совете послов, их эмиссар побывал в Каттаро и имел беседы и с Тизенгаузеном, и с Долгоруковым, и — не скрою! — с вашим покорным слугой. Золото не может лежать долго молча, даже в самом крепком сейфе. Оно должно говорить, должно быть пущено в дело. Тут законы торговли и политики совпадают. Не так ли?

— Да, пожалуй. — Врангель побарабанил пальцами по подлокотнику кресла, посмотрел в лицо собеседнику, точно увидел впервые. Взгляд его глаз был строг, презрителен. Сказал: — Я подумаю, господин Шабеко... Над всем. — Врангель резко, упруго встал, сделал несколько шагов, но тут же развернулся и добавил с усмешкой: — Надеюсь, завтра в десять утра, встретившись, мы выработаем взаимоприемлемые соглашения. Желаю здравствовать! — и вяло протянул холодную руку для прощания. Это был знак расположения главкома.

Шабеко подобострастно удержал падающую ладонь Врангеля обеими руками. Бриллиантовый перстень на прощанье блеснул зловеще и ярко. Руки у бывшего адвоката оказались горячими и влажными. Врангель с чувством омерзения освободил свои пальцы и, вскидывая колени, зашагал к дальнему окну, где рядом с тяжелой занавесью висел звонок для вызова прислуги. С раздражением главком трижды дернул звонок — так был обусловлен вызов адъютанта. Однако вместо адъютанта вошел фон Перлоф, и это еще более рассердило Врангеля, который с горечью уже в который раз констатировал, что нервы сдали, он совершенно «развинтился» и перестал владеть собой. Врангель посмотрел на контрразведчика холодно, с прищуром.

— Вы меня вызывали, ваше высокопревосходительство? — оценив настроение главкома, спросил фон Перлоф.

— Вас? Нет... Впрочем, раз вы вошли, задержу минуту. Есть ли у вас... досье на господина Шабеко? Что известно о нем в последнее время?

Впервые за время знакомства с Врангелем и работы на него контрразведчик растерялся. И это, конечно, не ускользнуло от внимания главкома. «Неужели генерала что-то связывает с прожженным дельцом? Совместные финансовые операции? Те, что стоят за этим Шабеко? Сейчас выгоднее служить любому богатому штафирке, чем командующему».

— Так что скажете, генерал? — с нескрываемой издевкой продолжал Врангель. — Ведь он хорошо знаком вам, этот господин? А? Он часто и подолгу крутился вокруг штаба там, еще в Крыму. Что?

— С отъездом в Каттаро Шабеко, признаюсь, не очень привлекал мое внимание, ваше высокопревосходительство... Иногда он выезжал в Белград и Париж, вращался в умеренных кругах.

— Ваши сведения устарели, Перлоф! Присяжный поверенный перестал восхищаться прелестями Адриатики. Он то и дело шастает в Париж с целью организации очередной коммерческой аферы.

— Впервые слышу об этом! — вырвалось у фон Перлофа. Голова его дернулась, и пенсне, слетев с носа, закачалось на черном шелковом шнурке. — Это, конечно, не оправдание, ваше высокопревосходительство. В ближайшие три дня я представлю вам подробный доклад.

— Я недоволен вами, генерал.

— Прошу прощения. У вас более не будет поводов... Вся моя деятельность... преданность вам — вы же знаете! Со всем усердием, на какое способен, я исправлю ошибку, — патетически и весьма искренне восклицая и другие слова, оправдывающие его, фон Перлоф, несколько утративший самоконтроль, совершил еще одну ошибку, более серьезную в глазах командующего, чем незнание чего-то и неосведомленность в делах мелкого пройдохи. Он спросил Врангеля, почему главнокомандующего заинтересовал столь незначительный человек?

— Можно подумать, вы — писака, а я — интервьюируемый, — ответил Врангель с открытой издевкой. — Это — ни к чертовой матери! Нет уж, генерал, давайте каждый заниматься своим делом и выполнять долг.

— Разрешите идти? — обескураженно спросил Перлоф. — Мне ясно!

— Нет уж, постойте. Хочу проверить вашу компетентность еще в одном вопросе. — Врангель медленно прошелся вокруг Перлофа, словно сомневаясь, стоит ли начинать разговор. Лицо его показалось контрразведчику Непроницаемым, суровым, и он, заставив себя забыть о первой промашке, замер, ожидая нового подвоха. — Итак, дело такого характера... — Врангель сделал паузу, достал брегет, внимательно послушал музыкальный перестук молоточков. И спросил неожиданно: — А как вы себя чувствуете, генерал? В этой дыре?

— Я не жалуюсь, ваше высокопревосходительство. — Фон Перлоф обмер: неужели отставка, удаление в Болгарию, Венгрию, в Бизерту под видом командировки?!. Что хочет от него «Пипер»?.. Он перестал быть нужным ему? Когда это произошло? Фон Перлоф твердо посмотрел в глаза Врангелю и добавил с максимальной уверенностью: — Я вполне здоров, ваше высокопревосходительство! И готов выполнить любое задание.

— Не сомневаюсь, не сомневаюсь, фон Перлоф. — Врангель дружелюбно, но несколько, пожалуй, фамильярно похлопал генерала по плечу. — Но речь не о вас. Сядем, пожалуй.

А речь, в сущности, шла о простом и известном. Врангель говорил об идущем расселении русской армии, которую он, несмотря на все козни слева и справа, сохранил, провел через белые палатки Галлиполи, лагеря Лемноса и Чаталджи. Теперь положение существенно меняется: надо учитывать разбросанность штабов и воинских контингентов, государственные границы и особые порядки, слабость связи, неуправляемость генералов, которые, конечно будут чувствовать себя вождями — каждый на своем месте, по своему представлению и образу мышления... Штаб главного командования окажется затерянным в сербской глуши, оторванным от живого дела. Как осуществлять в подобных условиях контакт с армией, не ослабить управления, не отпускать вожжей? Он, Врангель, принял решение об учреждении института дипломатических курьеров. Нужны люди — инициативные, многократно проверенные, испытанные в боевых условиях, способные, если придется, выдержать и дипломатическую баталию. Пока есть договоренность с союзниками лишь о двух дипкурьерах. Они будут снабжены паспортами и нужными визами, правом неприкосновенности почты, et cetera. [13] И так далее (лат.). Чуть позднее, он уверен, число дипкурьеров удастся увеличить до четырех-пяти пар.