Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Расплата. Книга четвертая

Скоблин возмутился не на шутку: мало того, что эти мемуары могли повредить ее репутации (многие эпизоды жизни «русского соловьи» и так не раз вызывали очень уж пристальный интерес и своеобразное толкование а среде русских и французских журналистов), они могли задеть в сто честь.

После бурной ссоры славный генерал, как всегда, вынужден был отступить. На участие Этингона в издании записок Плевицкой он, конечно, согласился.

Двадцатилетие Корниловского полка отмечали пышно, парадно, многолюдно. Участников съехалось гораздо больше, чем ожидали устроители. Евгений Карлович Миллер достал лист линованной бумаги, на которой было безукоризненно четко написано «Празднование 20летия полка» и с удовольствием в примечаниях первым делом отметил факт большого стечения корниловцев...

Все шло согласно разработанному им плану.

Торжественная литургия в соборе Александра Невского на рю Дарю. Праздничное молебствие в присутствии генерала Деникина, Мидлера и других представителей царской армии... (В газетах много фотографий из истории полка — Главнокомандующий Добровольческими подразделениями принимает парад частей в Екатеринодаре; награждение отличившихся в боях русских офицеров английскими орденами на набережной в Новороссийске я та.). И сегодняшние, сентябрьские фотографии: у входа в собор Скоблин; вынос знамен Корниловского полка; портреты героев-воинов...

В два часа дня 19 сентября в здании Галлиполийцев состоялось общее собрание. Гостей встречал Скоблин, демонстрировал с гордостью пухлую папку с многочисленными приветствиями, полученными от российских военных организаций со всего света... Генерал Миллер выступил с большой речью, неоднократно прерываемой аплодисментами и громовыми криками «ура! ура! ура!»

Гости перешли вниз, где на всем первом этаже были накрыты столы. Первый тост приглашенные провозгласили за возрождение многострадальной России, за чудесное спасение государи императора. Антон Иванович Деникин предложил тост за славу корниловцев, их доблесть, их прошлое, настоящее и будущее. Дружно грянули родной корниловский марш:

«За Россию, за свободу

коли в бой зовут,

то корниловцы и в воду,

и в огонь пойдут…»

Деникин тоже счел необходимым произнести речь, наполненную патетикой. Ему не очень дружно, но приветливо похлопали: время летело как тучи, гонимые ветром, а в зале, видно, еще были многие из тех, кто не мог до сих пор простить ему Новороссийск и то, что бросил он своих добровольцев, отказавшись от звания Верховного главнокомандующего русской армии...

Зато Надежду Васильевну Плевицкую — после того как объявили, что она согласилась петь, — встретили бурными, несдерживаемыми рукоплесканиями и возгласами, несшимися отовсюду и сливающимися в неразборчивый хор. Во время ее коронного номера «Занесло тебя снегом, Россия», неоднократно проверенного на любой аудитории эмигрантов, многие офицеры, пряча лица, отворачиваясь, незаметно смахивали слезы...

Вслед за окончанием концерта, когда не сразу стих гром оваций, Деникин, всенародно облобызал Миллера, подчеркнуто демонстрируя полную преемственность старого и нового командования, держащего под своим твердым руководством российские воинские контингенты, которые до сих пор оставались прочной основой ядра всех антибольшевистских сил в мире.

Разумеется, подобная демонстрация единения двух вождей вызвала овации и крики: «Ура! Виват, Деникин! Да здравствует, Миллер!»

После обильного обеда грянула музыка и начались танцы. Был поздний вечер 19 сентября. Можно сказать, наступило двадцатое...

Ничто, казалось, не предвещало последующих чрезвычайных и грозных событий. Надежда Васильевна, радостная и разгоряченная своим успехом и своими нарядами, не без труда увела мужа. Они сели в свое авто и направились в отель «Паке», где всегда останавливались в Париже и где сейчас для них уже были приготовлены их апартаменты.

Скоблин казался необычайно молчаливым и сосредоточенным. Задумавшись, он смотрел, как прыгают по мощеной улице и стеклам домов столбы света фар. Плевицкая, напротив, все время что-то громко говорила, смеялась. Радостное возбуждение не оставляло ее. Она спросила мужа о юбилейном вечере, но он не ответил ей. Возможно, не услышал или не расположен был к разговору. Еще несколько раз попытавшись завести разговор с мужем и не получая ответа, Надежда Васильевна замолчала, погасла и тоже погрузилась в мрачное молчание, которое не прерывала до отеля. Что крылось за этим мрачным предчувствием перемен? Какие нелегкие решения приняли эти два человека? Ответы на это появились лишь много лет спустя.

22-го сентября русский Париж буквально потрясло известие об исчезновении генерала Миллера. Слова «исчезновение» вскоре заменили на «похищение». Подробности, громоздясь и противореча друг другу, занимали целиком первые полосы газет всех направлений. Повторялась почти буквально история таинственной пропажи генерала Кутепова в 1930 году, история, в которой ничто не изменилось и семь лет спустя.

Имелась в этом деле, правда, существенная разница. Евгений Карлович Миллер, направляясь на деловую встречу, оставил в своем столе записку: когда и куда пошел, с кем должен встретиться и кто организовал всю эту акцию. Он называл прямо и недвусмысленно — Скоблин, его правая рука, заместитель по РОВСу.

Французская полиция, проявив завидную оперативность, тут же арестовала в гостинице «Паке» Надежду Плевицкую. Скоблин, к которому пришел за объяснениями ночью генерал Кусонский, выйдя буквально на долю минуты раньше на улицу, сумел скрыться и бежал из Парижа. Следы его потеряла и полиция, и специальная комиссия, организованная для разбора дела РОВСом.

Однако следствие началось. Опытные сыщики, филеры, дознаватели крепко «держали» и «вели» Плевкцкую. Она сразу же стала давать интереснейшие показания. Правда, обилие версий, как и в деле Кутепова, сильно затрудняло разбирательство происшествия, мешало отделить правду от умело подсовываемого вымысла. Эмиграция, в которой уже раз за свою историю, расслаивалась на группы и группки. Одни, не смея поверить в сопричастность таких проверенных людей, приводили свои бесспорные доказательства. Другие, не скрывая ярости, отыскивали в биографии и Скоблина, и его жены компрометирующие моменты, которые, конечно же, находили их в изобилии, привлекали на свою сторону правую прессу и журналистов, известных стойкими антибольшевистскими настроениями — наподобие известного Бурцева, остроумнейшего Аверченко или бескомпромиссной Гиппиус...

Пресса, соревнуясь в осведомленности и знании подробностей, знакомила мир с биографиями главных действующих лиц сенсационного процесса. В центре внимания суда и прессы на этот раз оказались люди второстепенные, не оставившие сколько-либо заметных следов в истории Белого Дела. Кутепов, Врангель, Деникин, великие князья Николай и Кирилл, борющиеся за русский престол, были известны широко, в разных странах. Их действия и борьба понятны всем. И известны всем... И что такое Миллер или Скоблин? Кто против кого, за что, почему? Что опять делят эти сумасбродные русские? Между кем и кем?