Игорь Бунич - Беспредел

— Мэр этого города, — спросил он, — он встречал меня в аэропорту, очень приятный человек, ты его знаешь?

— Это один из столпов новой русской демократии, — сказал я. — Приверженец свободы и рывка, близкий сотрудник президента.

— Я так и думал, — обрадовался папа-Луиджи. — Могу ли я что-нибудь сделать для него и этого города? Чем-нибудь помочь?

— Да, — подтвердил я. — Ему очень нужны деньги, чтобы достроить атомный крейсер,

— Мадонна, — прошептал мистер Торрелли. — Зачем им сейчас атомный крейсер?

Но по его глазам я видел, что он уже дал деньги и на это.

— Что вы обо всем этом думаете? — спросил

Трокман, когда мы вернулись в гостиную.

— Боюсь, что ничего не выйдет, — искренне ответил я. — Папа-Луиджи не знает России. Это не Чили и не Конго. Мы здесь сделали самое оптимальное из возможного: безвластие. Это то, к чему всегда инстинктивно стремился русский народ, наличие которого так эмоционально отрицал сеньор Торрелли. Никакая демократия здесь невозможна. Либо террористическая диктатура, либо безвластие. Я имею в виду центр. А регионы могут разобраться сами в самом широком спектре: от эмиратов до фермерских республик наподобие Трансвааля и Оранжевой конца прошлого века. Я полагаю, что спасение этой страны в сведении центральной власти до максимально возможного минимума. Пашущий землю президент, прерывающий это занятие ради приема иностранных послов. Мягкий авторитаризм, о котором мечтает Луиджи — это нонсенс. Любой мягкий авторитаризм назавтра же станет железной диктатурой, особенно в условиях невероятного политического и морального разложения, который сейчас переживает Россия.

— Может быть, досрочные выборы? — предположил Билл.

— Обстановка в России сейчас такова, — продолжал я, — что можно проводить любые эксперименты, на которые согласятся три "силовых" министра. Даже два. Дело не в этом. Досрочные выборы можно провести. Но что это даст? Неужели вы думаете, Билл, что они выберут в свой так называемый парламент кого-нибудь лучше тех, кто там заседает сейчас. Взгляните на карту этой страны, которую мы ошибочно привыкли отожествлять с Москвой. В тысячах городах и сел живет абсолютно аполитичное и доведенное до полуживотного состояния население. Его погонят на выборы и оно сделает то, что делало десятилетиями: снова выберет своего секретаря горкома вместе с парочкой уголовных преступников. Такая публика и составит новый парламент, разведенный дюжиной столичных демократов-идеалистов. Никто не успеет опомниться, как наступит новый паралич власти. И поверьте, в этом новом парламенте большинство снова захватят коммунисты, националисты и им подобная публика. Вспомните, что Гитлер тоже не предпринимал никаких переворотов, а пришел к власти в результате свободных выборов. Так что зачем заниматься ненужной работой, которая может обойтись очень дорого и не дать ровным счетом никаких результатов, приведя, в лучшем случае, к уже достигнутым? Демократия, как сказал кто-то из великих, представляет неограниченные возможности тем, кто ее ненавидит, а перед тем, кто за нее борется, ставит одни, порой неразрешимые, проблемы. Я понимаю мистера Торрелли. Он хочет прекратить групповое изнасилование России и заняться этим процессом в одиночку. Но он не понимает обстановки. Только безвластие открыло пока перед русскими те пути, которые было до этого наглухо закрыты. Они робко, спотыкаясь и испуганно оглядываясь, пошли по этой дороге. Дайте им пройти дальше, а потом экспериментируйте с властями и разными досрочными выборами…

— Может быть, какой-нибудь генерал? — пробормотал Билл.

— Вроде Севрюгина, — подсказал я. — Здесь-то и генерала сейчас приличного не найти, который бы, придя к власти, не свез сразу всю государственную казну к себе на дачу.

— Я разделяю почти все ваши опасения и доводы, — вздохнул Трокман, — но попробовать мы обязаны. Папа-Луиджи чувствует приближение хаоса и он прав: это может обойтись нам гораздо дороже. Надо вынуть из России занозу в виде старой коммунистической Конституции и переизбрать органы власти. Будут они плохими — переизбрать и их. При этом приучить их не стрелять. Пусть понервничает сатана, видя, как мы переделываем его полигон в учебный полигон демократии,

— При этом, — вставил я, — каждый тур подобных учений будет поднимать доллар, что и нужно мистеру Луиджи.

— И не только ему, — согласился Билл. — Но вы говорите об этом так, как будто вас это не радует.

— Меня никогда не радует, когда бьют лежачего, — сознался я. — Видимо, я слишком долго проработал в этой стране. Это действует на психику. Мне хочется побыстрее отсюда убраться.

— Да, — оживился Трокман. — Разумеется. Срочно летите в Париж. Информируйте нашу резидентуру, что мы начинаем осуществление варианта '‘Си". Постарайтесь все сделать максимум за неделю и летите в Вашингтон. Я думаю, что мы с боссом уже вернемся домой и представим необходимый доклад в Госдепартамент и добьемся утверждения плана у президента. Вы сможете вылететь прямо сегодня?

— Я хочу повидать его, Билл, — не совсем уверенным голосом сказал я. — Ничего страшного не случится, если я улечу завтра.

— Вы не боитесь, что он вас прихлопнет? — поинтересовался Билл. — Нам было бы прискорбно вас потерять. Я бы хотел, чтобы вы, немного отдохнув, вернулись в Москву хотя бы советником.

— Мы уже говорили на эту тему, — разозлился я. — И вы, насколько я помню, согласились, что мне пора домой. Что касается того, что Койот меня прихлопнет, то я не понимаю, что ему мешает это сделать в любой момент?

Билл как-то странно посмотрел на меня:

— Я бы ни за что не поехал.

Он подал мне руку.

— Я мог бы запретить тебе делать это. Но не буду. Поезжай. Но будь осторожен. И сразу в аэропорт. Свяжешься со мной из парижской резидентуры. Только, пожалуйста, без своих вечных штучек.

Я пообещал.

Трокман поднялся и вышел в фойе, а я направился в свою комнату, где на столике лежали ключи от машины. Климов сдержал свое обещание. К моему удивлению, машина оказалась пикапом с надписью "Продукты". На месте водителя многозначительно лежал ватник зеленого цвета. Я снял свою куртку, бросил ее на сидение, облачился в ватник и двинул пикап по направлению к воротам, где в полувоенных комбинезонах стояли то ли итальянцы мистера Торрелли, то ли черкесы господина Беркесова.

Никто из них и бровью не повел, ворота бесшумно разошлись, и я выехал на пустынную дорогу. Хотя за воротами особняка стояло несколько машин, ни одна из них не сдвинулась с места. Проехав несколько сот метров, я убедился, что слежки за мной нет, и влился в поток уличного движения, следующего через мост в сторону Каменноостровского проспекта…