Игорь Бунич - Беспредел

Я запарковал продуктовый пикап у самой парадной дома, где жила Руанова и, как был в ватнике, поднялся по знакомой лестнице, даже не удосужившись проверить, работает лифт или нет.

Квартира была опечатана.

Звонок сорван. Смотровой глазок выбит, а раньше его вроде и не было. Я посмотрел в него — сплошная темнота.

Я открыл дверь, которая оказалась незапертой. Вошел в прихожую, ярко освещенную, несмотря на то, что в дырку смотрового глазка с площадки ничего не было видно.

Он стоял в проеме двери такой, каким я его и предполагал увидеть, глядя на меня с какой-то не то грустью, не то удивлением.

— Привет, Койот, — сказал я, удивляясь своему спокойствию.

— Здравствуй, Майк, — просто ответил он. — Ты сразу понял, что это я?

— Нет, конечно, — сознался я. — Я сам был сбит с толку этой историей с Койотом. И до сих пор не понимаю все до конца. Но, когда я увидел Жанну, я начал кое о чем догадываться. Я и назвался ей так, чтобы она кое-что вспомнила.

— Ты разве знал Жанну? — спросил он с удивлением.

— Знал — не знал, — засмеялся я. — Но ты тоже достаточно наследил, чтобы можно было кое-что вычислить. Мы живем уже в век компьютеров.

— Ты хороший профессионал, Майк, — похвалил он меня.

Я молча проглотил комплимент. И, чтобы опровергнуть его мнение обо мне, спросил;

— Это ты перебил охрану ядерного эшелона?

Он посмотрел на меня, как бы спрашивая, в своем ли я уме?

— Ты имеешь в виду израильский автомат "Узи”?

— Нет, — сказал я. — Слишком много статистики. Когда надо, они пользуются английскими винтовками "Маузер" при уничтожении кишлаков, пистолетами "Вальтер" — в Катыни, "Кольтами" — в Гайяне, а честь срыва самого страшного преступления из всех возможных почему-то решили отдать Израилю. У них нет логики. Особенно сейчас. Они просто привыкли получать доллары и от покупателя, и от продавца, и от конкурентов…

— Это была женщина, — не слушая моих рассуждений, сказал он. — Она постреляла вволю из всех автоматов по спящей охране и по стенкам вагона, потом перебралась на тепловоз, который вели… В общем, старая история.

Он вздохнул и спросил меня:

— А может быть, они все-таки перестреляли друг друга? Ведь именно так говорилось в предписании, подписанном Климовым. Или это сделал машинист, которого звали…

— Джозеф Ли, — подсказал я. — Его все считали корейцем, а он получал 1000 долларов в день за свою трудную работу. Гроши. Он всегда считал автомат "Узи" самым лучшим оружием массового уничтожения. Считалось, что он шутит…

— Да, — согласился он. — Поэтому Белов передал ему именно этот автомат, полученный от Натана, где ты и Климов часто встречались в сауне.

— Белов? — переспросил я, плохо соображая.

— Белов-Кобаненко, — подтвердил Койот, — подполковник спецназа ГРУ. Его настоящая фамилия неизвестна, кажется, даже ему самому.

— Он убит, — сообщил я. — Его бросили в пруд где-то на окраине города. Я видел сам.

— Ты видел, как его вытаскивали из пруда, — поправил он. — Существует большая разница между киданием в пруд и извлечением из него, о чем знал еще Калигула.

— Да, — засмеялся я. — Когда мы арестовали его, кажется, в позапрошлом году, он так и сказал: "Я знаю, что ношу чужую фамилию, но собственную фамилию мне знать не положено".

— Поэтому его и невозможно убить, — пояснил Койот.

— Но на доллары он реагирует не хуже любого другого, — с некоторым вызовом сказал я, как ребенок, которого поймали с рогаткой. И чтобы сменить тему, спросил:

— Тебя ищет Ицхак.

— Пусть ищет, — ответил он. — Это не мои дела.

— Даже у вас, — осмелился сострить я, — евреями занимается отдельный департамент?

— Все несколько сложнее, чем тебе представляется» — вздохнул Койот. — Евреям всегда хочется выскочить из времени. Для супернации мало стать сильной. Надо еще стать доброй.

— Как мы? — не очень скромно поинтересовался я. — Мы кормим весь мир, одеваем его, развлекаем и опекаем.

— Вы очень добры, — согласился он, — в частности ты, Майк. Ведь это ты убил Койота?

— А что мне оставалось делать? — опешил я. — Он слишком много узнал о технике "демонтажа". Кроме того, это вовсе не моя инициатива. Я получил приказ…

— Но и приказ отдали по твоей рекомендации, — уточнил он.

— Ты осуждаешь меня? — удрученно спросил я.

— Нет, — грустно сказал он. — Я не осуждаю тебя. Хотя бы потому, что ты даже не представляешь какую услугу ты ему оказал. Я говорю лишь о том, что способ, которым вы решили проблему Койота, известен уже 50 веков. Менялись только средства. А существовала надежда, что 50 веков достаточный срок, чтобы немного поумнеть. Ладно, не будем об этом. Ты уезжаешь?

Я не понял, что это было: вопрос или приказ, но молча кивнул.

— С чувством победителя? — спросил он.

— У меня было это чувство в 91-м году, во время известных тебе событий, — признался я. — Сейчас его уже нет. Какое-то другое чувство. Я не могу в нем разобраться. Оно неприятное: будто я бью кого-то ногами. Кого-то, лежащего в сердечном приступе на пыльной дороге.

— Но в душе ты рад, что получилось именно так.

Это был уже не вопрос, а констатация.

— А что бы ты хотел? — не выдержал я. — Они хотели уничтожить мою страну и весь мир. Ты помнишь, мы вместе с тобой летели на вертолете над одним танковым полигоном в Сибири. Он был размером больше Голландии и там бок о бок стояли танки. Не списанные, а готовые к бою. В них можно было посадить все мужское население Земли. Ты ведь не хуже меня знаешь, что они вынашивали в своих секретных кабинетах?

— Дети, — ответил он. — Что можно требовать с детей? Отобрали у них опасные игрушки, и надо воспитывать, перевоспитывать. Главным образом, добротой.

— Подсознательно мы это понимали. — согласился я. — Даже в самые суровые времена мы их кормили и одевали. Я не знаю, сколько раз мы спасали их от всевозможных катастроф. Но и наше терпение лопнуло…

— Майк, — попросил он, — не рассказывай мне сказки о вашей доброте. Вы играете свою игру четко и беспощадно, и с большой выгодой для себя. Вы прошлись влажной тряпкой по поверхности, когда ее надо скрести со щелочью…

— Мы никогда не будем этого делать, — перебил я его. — Это должен за нас сделать доллар и ты. Ведь ты комендант полигона?

— Я? — удивился Койот. — Помилуй, что ты несешь? Какого полигона? Что ты вообще обо мне знаешь?

— Кое-что знаю, — согласился я. — Ты был инженером. Кончил здешний политехнический институт, был альпинистом. Политикой не интересовался, с КГБ не сотрудничал. Любил играть в преферанс и пить пиво. Женат. Детей не было.

— И давно вам это известно? — хотя он превосходно собой владел, было ясно, что мои признания оказались для него неожиданностью.

— Через год примерно после первого контакта с тобой, — пояснил я.