Игорь Бунич - Беспредел

В этот момент приехал Крамп, а Крис принесла кофе.

— Майк, — спросил Крамп меня, — ты не хотел бы немного отработать те деньги, которые тебе платят как помощнику культурного атташе?

Я вопросительно взглянул на него.

— Завтра в Эрмитаже открывается наша выставка, — пояснил Крамп, — какие-то гравюры и картины времен первых поселенцев. Я сам толком ничего не знаю. Не хочешь ли поприсутствовать на открытии в качестве официального представителя посольства?

Ходить сейчас по музеям и открывать выставки мне совершенно не хотелось и я уже совсем было собрался послать Фрэнка ко всем чертям вместе с его предложением, как вдруг Крис вскочила со стула так стремительно, будто села на гвоздь.

— Я вспомнила, — почти закричала она, — я вспомнила, где я видела этого парня!

— Кого? — не понял я. — Что с тобой случилось, Крис?

— Иди к черту! — крикнула она в мой адрес. — Я вспомнила, где я видела того террориста, ради которого ты сюда и приехал, Майк!

Фрэнк открыл рот от изумления. Самого себя я не видел, но, видимо, и мое лицо не светилось полным пониманием происходящего.

— Ты имеешь в виду Койота? — спросил я.

— Ну, да! — ответила Крис. — Ты помнишь, я говорила в день твоего приезда, что уже где-то видела его…

— Да-да, помню… И где же?

— В Эрмитаже я его видела, вот где! — выпалила Крис.

— В Эрмитаже? — переспросил Фрэнк. — Что он там делал? И вообще, как он мог туда попасть, если его еще не было в Лроде?

— Я видела его на гравюре, — пояснила Крис. — Думайте, что хотите, но это он.

Крис рассказала, что в отличие от нас, шпионов, она профессиональный искусствовед, а потому знает наизусть все прекрасные музеи этого города и, в первую очередь, Эрмитаж. У нее там масса знакомых среди научных сотрудников, хранителей фондов, реставраторов и так далее. Не так давно одна из ее приятельниц показала ей целую коллекцию французских гравюр середины XVIII века. Эти гравюры не выставлены в экспозиции музея, а хранятся в запасниках. Вот на одной из этих гравюр она и видела изображение Койота.

— Это еще хорошо, — рассмеялся я с чувством некоторого облегчения, — если он там на гравюре, то по крайней мере ничего не стащит и не подожжет сам музей. Это было бы обидно, потому, что, как вам известно, сам Эрмитаж в настоящее время представляет из себя совместное предприятие, фактически принадлежащее Соединенным Штатам.

Мне показалось, что Крис обиделась.

— Тебе совсем неинтересно, что я рассказала? — поинтересовалась она.

— Спасибо, Крис, за информацию, — как можно добродушнее сказал я, — это безусловно очень интересно. Я это запомню и буду иметь в виду.

— Что ты будешь иметь в виду? — Крис так разволновалась, как будто речь действительно шла о каком-то важном деле или открытии.

— Если мы так и не найдем Койота, я на прощание открою Беркесову тайну его местонахождения в запасниках Эрмитажа. Думаю, что его это тоже позабавит перед снятием с должности.

— И ты даже не хочешь на него взглянуть? — прошипела Крис.

"Чепуха какая-то, — подумал я, — маразм. Койот на гравюре XVIII века! Впрочем, а почему бы и нет? Ведь приняли мы факт его воскрешения, для собственного удобства решив, что он никогда и не умирал, хотя доказательств его смерти гораздо больше, чем воскрешения".

Тем не менее идти в Эрмитаж мне по-прежнему не хотелось. Ну, есть там на гравюре какой-нибудь молодец, похожий на Койота, даже очень похожий. Даже пусть это будет он сам. Что это мне даст? Если я об этом доложу в Вашингтон, то это будет самый быстрый способ вылететь в отставку. От последней мысли я засмеялся и, чтобы не обижать Крис, сказал:

— Ну, если вы так настаиваете оба, то я, конечно схожу. И выставку открою, и гравюры посмотрю. Все это, конечно, любопытно. Даже очень любопытно…

И я снова вспомнил, что по телефону профессор Ларссон говорил именно по-французски. Говорил с кем-то из овощного магазина, где никто сейчас толком и по-русски говорить не умеет.

На открытие выставки собралась масса народу. Присутствовал и мэр города Александр Топчак. В элегантном костюме с ослепительной улыбкой он напоминал владельца преуспевающего казино где-нибудь в Лос-Вегасе или Монте-Карло. Свой город он. видимо, и рассматривал как дающее доход казино, поскольку снег с улиц перестали убирать даже около Эрмитажа. И на этой самой яркой жемчужине бывшей столицы Российской империи, на прекрасном творении Растрелли, ясно виднелись следы общей разрухи и запустения. Потеки воды, грязные стекла, обвалившаяся штукатурка, полусгнившая электропроводка.

В какой-то апатии все ждали, что одной прекрасной ночью Эрмитаж сгорит, как сгорела недавно Библиотека Академии наук, дав возможность списать тысячи похищенных книг. По нашим сведениям, поток хищений из Эрмитажа, начавшийся сразу после большевистского переворота, никогда не прекращался, принимая лишь различные формы. Сейчас, в эпоху полного безвластия и беспредела, существовала единственная надежда, что американские совладельцы Эрмитажа примут меры, чтобы не допустить его окончательного разграбления. Или, напротив, разворуют его окончательно. Современная школа подделок, основанная на голографии и лазерной технике, могла надуть любую экспертизу.

Мэр обменялся со мной рукопожатием, заявив, что очень рад меня снова видеть и что с моей стороны было очень любезно приехать в Петербург, чтобы лично открыть выставку. Я отвечал по-английски через переводчицу, говоря, что для меня всегда большим удовольствием является пребывание в этом прекрасном городе, судьба которого вверена в столь прекрасные руки, как руки господина Топчака. На пост мэра Топчака выпихнул все тот же КГБ прямо с профессорской кафедры юридического факультета ЛГУ — кузницы кадров все для того же КГБ.

После так называемого "путча" благодарный Топчак быстро превратил мэрию в филиал КГБ, рассовав по различным отделам и комитетам мэрии наиболее одиозных деятелей бывшей коммунистической тайной полиции. После этого, если верить отчетам Крампа, город был поставлен на поток и разграбление. Сколько они за последние полтора года заработали денег, не знал никто — ни в России, ни за границей. Государственный рэкет, рэкет с рэкета, произвольная налоговая политика, приватизация по законам большой дороги, создание никому не понятных коммерческих и банковских структур, субструктур и субсубструктур для отмывания партийного и уголовного золота, которые слившись в общий поток, элегантно утекали в западные банки, все более погружая один из самых красивых городов мира в трясину нищеты и запустения. Со свойственной ему легкой элегантностью, мэр и его команда, составленная из бывших офицеров КГБ и партийных функционеров, приватизировали многомиллионный город, не очень заботясь при этом — вымрет или нет население от непомерных цен на продовольствие, лекарства и жилье.