Андреас Требаль - Гипнотизер

И тут же, взяв бокал, поспешила в зал. Мгновение спустя разговоры словно по команде стихли. И аббат, и лакей, и граф де Карно, и судья Ролан — все застыли с таким видом, будто им явилось привидение. Я же про себя рассмеялся. И тут приглашенные снова вернулись к прерванным столь неожиданным образом разговорам. А граф решил лично поприветствовать меня.

— Ах, это вы, месье. Помню, помню вас. Нам случалось встречаться в Шарентоне, если не ошибаюсь. Я оказался там из желания вспомнить прошлое. В августе девяносто второго меня после интернирования Людовика XVI бросили туда как якобы невменяемого, и это уберегло меня от устроенных якобинцами чисток. Ловко, не так ли? Но слава Богу, эти времена миновали. И все же мне всегда приятно встретиться с учеником достойнейших корифеев Пинеля и Эскироля. Вообще-то я надеялся увидеть здесь самого месье Эскироля. Но вы, похоже, прибыли сюда вместо него.

— Спешу уверить вас, граф, что мне весьма лестно слышать это от вас, однако при всем моем уважении к упомянутым вами господам я не их ученик, но почитаю их безмерно. Уже хотя бы потому, что судьба уготовила мне не Сальпетрие, а лечебницу «Милосердные братья».

— Это не столь важно. Вы, Пинель, Эскироль и Коллар — все в одном и том же цеху. Как по-вашему, вот эта дама явно готовится в кандидатки для вашей лечебницы?

Граф с судьей рассмеялись, но вот пострадавшему от моей неуклюжести аббату было явно не до смеха — он многозначительно ткнул посохом в отдавленную ногу. Око за око, зуб за зуб — вот что читалось в его серых и холодных глазах. Как и издевка.

— О, аббат Пореньо! — воскликнул следственный судья. — Считаю, что и святой инквизиции следует обойтись без пыток. Врач — это все же не еретик!

— Возможно. Но всякий врач-психиатр, проявляющий интерес к магнетизму, в душе своей носит зачатки ереси, — повергнувшись ко мне, лицемерно провещал аббат.

Холодные серые глаза изучали мое лицо. Шрам не вызвал интереса, но вот мои глаза явно занимали его. Завязалась битва взоров. Я постарался влить в свой максимум энергии, внушая аббату: «Тебе надлежит учиться послушанию! — мысленно вопил я ему. — Ты и тебе подобные — сущие дьяволы на этой земле, это столь же явно, как и то, что я — есть Петр. Повелеваю тебе опустить взор и отойти с миром отсюда».

Мои посылы оказались раскаленными добела камнями, брошенными в ледяную купель — аббат Пореньо ничуть не желал поддаваться моему гипнозу.

— Вы уж не обессудьте, месье, — саркастично произнес он, — но в вашем взоре отчетливо слышится ослиный вой вместе с шипением змеи. Не удивлюсь, если на вас верхом скачет сам нечистый. Вы полны предубеждений. Избавьтесь от них и вернитесь в лоно всемогущей церкви.

Улыбнувшись, аббат Пореньо вежливо поклонился графу и следственному судье, после чего размеренным шагом удалился.

— Браво! Вы произвели на него впечатление! — не выдержал граф де Карно. — Так что у вас есть все основания возгордиться этим, месье Петрус. Вам известно, что за аббатом Пореньо прочно укрепилась слава крайне немногословного человека. А тут он расщедрился едва ли не на целую проповедь. Нет-нет, я ничуть не преувеличиваю.

Месье Петрус! Месье граф явно находил забавным такое обращение ко мне. Типичное высокомерие представителя отжившей свой век аристократии! Я, разумеется, готов был припомнить ему этот жест.

Вдобавок ко всем несчастьям я после провалившейся попытки загипнотизировать святого отца и на самом деле чувствовал себя нашкодившим мальчишкой. Я отчаянно пытался подобрать нужные слова, но тщетно. И вообще в моем положении уместнее было бы подумать над тем, как не сгореть со стыда. В лице аббата Пореньо меня настигло прошлое. Он весьма походил на еще одного аббата. Я как мог сопротивлялся начинавшему всплывать в памяти имени, которое, пробуждаясь, словно заточенное в подземелье чудовище, грозило наброситься на меня. Я с такой отчетливостью представил, как мантия Пореньо отбросила на меня зловещую тень, что меня даже затрясло.

К счастью, и самому гостеприимному хозяину, да и судье аббат Пореньо внушал все, что угодно, кроме симпатии. Граф де Карно ободряюще подмигнул мне, а месье Ролан сочувственно-ободряюще положил мне руку на плечо — я, оказывается, и на самом деле дрожал мелкой дрожью.

Продолжали прибывать новые знаменитости.

Я решил угостить себя бокалом шампанского — чем не выход? А граф де Карно тем временем в очередной раз приоткрывал воистину неисчерпаемые закрома своего обаяния.

— Ах, месье де Буасье! Добро пожаловать! Как дела? Банки процветают, у меня еще есть право на кредит? Чудесно! С нетерпением буду ждать, когда вы с супругой окажете мне честь и нанесете еще один визит!

— О месье Нуритт! Как я рад видеть вас! И рад буду послушать ваше пение в академии! Я тут краем уха слышал, на берега Сены собралась и мадам Пизарони? Все у нас в Париже пошло бы по-другому, стоило только Россини взять в свои руки музыку! Его коллега, этот бедняга Сальери, он явно не в ладах с рассудком! Неужели он и в самом деле отравил Моцарта?

Графа окружал ореол сияния. Для каждой из прибывавших знаменитостей он умел верно подобрать слова. Следовало отдать должное его информированности — он мог поддержать любую тему. Да, да, естественно, эти бледнолицые сыны Альбиона! Вновь эти англичане! Как на них похоже! Эта их одержимость сталью! Паровыми машинами! Нет, подумайте только — передвигаться на паровых машинах! Отвратительно! И вообще какое будущее их ждет?

— Эти рельсы — ни дать ни взять стальные щупальца! Они опутают ими все вокруг, удушат природу, деревни, подворья! И к чему все это приведет? К тому, что англичане утратят веру! Впрочем, они ее давно утратили. В эпоху возведения соборов они норовили залезть как можно выше, а теперь расстраиваются вширь! Горизонтальное довлеет над вертикальным. Прокладывается дорожка в преисподнюю, вульгарный торгашеский дух главенствует над моралью и традициями.

А он не глуп, мелькнуло у меня в голове, но мысль сия тут же сменилась вопросом, копошившимся в подсознании. Кто вообще этот Пореньо? Я почувствовал, как во мне жаркой волной поднимаются стыд и ярость, лишь с трудом мне удалось дать себе окорот. К счастью, граф обладал чувством прекрасного. Судя по всему, предстоящий скорый конец света волновал его мало.

Я углубился в созерцание буколических сценок на старых гобеленах, деловито ощупал парчовые гардины на необъятных окнах.

Натертый пчелиным воском до зеркального блеска паркет, переливающиеся мириадами искр хрустальные люстры — сказка, да и только! Все верно, для подобных спектаклей должны быть соответствующие декорации. Таков этот мир. Кто вознамерился увеселить толпу, тому прежде всего надлежит ее соответствующим образом настроить, околдовать. Всем и каждому понятно почему. А нам, грешным, то есть публике, только и остается, что разыгрывать великое изумление и неподдельную радость. Ибо если мы преуспеем по части пускания пыли в глаза ближнему, если уверим его, а заодно и себя в том, что, дескать, все удары судьбы нам нипочем, тогда мы вполне готовы в испытуемые для магов и гипнотизеров, суть к развлечению.