Александр Кулешов - Ночное солнце

— Да! — повторила она еще более раздраженно и после паузы сказала еле слышно: — Алло? Кто это?

Он молчал. Молчала и она, слышалось только ее прерывистое дыхание. И вдруг совсем тихо, голосом, в котором были тревога и растерянность, спросила:

— Это ты? Отвечай, это ты?

Он медленно повесил трубку, автоматически ткнул пальцем — проверить, не выпала ли монета, открыл стеклянную дверь на улицу.

Вытер лоб, постоял у будки, устремив пустой взгляд на беспрерывный поток людей и машин. Посмотрел на часы и заспешил на вокзал.

Он вылечился. Да, пожалуй, совсем вылечился. Почти…

…Поезд прибыл в Рязань по расписанию. Петр дошел до училища пешком, благо рукой подать.

И сразу же его захватили, закружили дела, завертел, как и других абитуриентов, круговорот бесчисленных забот. Первый же знак показался ему добрым — он получил порядковый номер 13.

Петр никогда не был суеверным. Смеялся над теми, кто не проходил под приставленными к стенам лестницами, огорчался, споткнувшись на правую ногу, или менял маршрут, встретив черную кошку. И, не задумываясь о том, что это тоже примета, верил, что число 13 приносит удачу.

Пару раз сдал 13-го числа экзамены на «отлично». Особенно удачно совершил свой тринадцатый прыжок, еще что-то и окончательно уверовал в эту цифру. Потому и обрадовался, получив свой порядковый номер. Абитуриенты из состава Вооруженных Сил прибыли раньше, и теперь некоторые из них командовали отделениями, составленными из абитуриентов гражданских. Курсанты училища были в летних лагерях, и абитуриенты помещались в их казармах.

Петр с острым любопытством, с волнением рассматривал все вокруг — ведь, возможно, нет, говорил он себе, наверняка училище станет его домом. Он словно заранее привыкал к этому размеченному белыми чертами, будто детские классики, огромному асфальтовому плацу, окруженному жилыми и учебными корпусами, к этому налетавшему из-за Оки сильному ветру.

С любопытством оглядывался, когда шел мрачными коридорами старого здания, бывшей духовной семинарии, с непомерно высокими потолками и гулким эхом шагов. А вот новые здания учебных корпусов и казарм из серого камня были светлыми и просторными. В них весело заглядывало солнце, отражаясь от всего, что могло блестеть, потому что все, что могло блестеть, было всегда надраено и сверкало.

И вообще все сверкало — чисто вымытые окна, белоснежные подушки и отвороты простыней на безупречно заправленных койках, свежевыкрашенные, на совесть натертые полы, пуговицы на кителях, сапоги, умывальники, кафель в туалетах…

Из окон открывался далекий вид на Оку, где маячили в дымке подъемные краны, леса, а ближе — на учебно-парашютный комплекс с традиционными макетами самолетов, тросовой горкой, тренажерами, на зелень садов, автопарк, стадион с трибунами и белой парадной ложей, с зеленым футбольным полем и беговыми дорожками, окаймлявшими его.

В училище было пустынно — курсанты выехали в лагеря. Лишь изредка промарширует цепочка караульных, пройдет одинокий солдат, офицер, да вот они, абитуриенты, в разномастной штатской одежде продефилируют в столовую.

Однажды Петр увидел необычную группу людей. Они были в гражданской одежде, далекой от элегантности, украшенные многими знаками и орденами, и в новеньких, видимо, только что подаренных им голубых беретах. Один в генеральской форме, другой на костылях. Их немолодые, морщинистые лица светились радостью. А в глазах затаилась добрая грусть сожаления об ушедшей молодости, отданной войне. Эх, все бы начать сначала! Стать как эти курсанты, крепкие, молодые, загорелые парни, не знающие болезней, усталости и ран…

То были десантники, герои Свири, собравшиеся в училище на свой традиционный сбор.

«Наверное, и дед был бы сейчас среди них, — подумал Петр, — тоже весь в орденах, небось в генеральских погонах». Петр подумал о том, что хорошо знает каждый десантник, каждый, кто был десантником, кто мечтает десантником стать.

Свирь! Уже много лет назад здесь, у городка Ладейное Поле, совершили десантники 37-го гвардейского корпуса свой беспримерный подвиг — форсировали Свирь.

Двенадцать из них, те, которые плыли первыми, чтобы навлечь на себя огонь скрытых батарей противника и тем самым эти батареи обнаружить, были удостоены звания Героя Советского Союза.

Они плыли тогда, толкая перед собой плоты, на которых расположились добросовестно изготовленные чучела бойцов — имитировали начало переправы.

Те чучела погибли, они лежали потом на берегу, из разорванных гимнастерок торчали пучки соломы… Они многим спасли жизнь.

Но погибли и многие гвардейцы-десантники.

…Теперь на том месте напоминает о героических боях обелиск. Он — награда и память тем, кто погиб.

Но более высокая награда, лучшая память им — эти вот загорелые парни, десантники-гвардейцы семидесятых, принявшие их эстафету, верные их традициям, их наследники и преемники, те, кому они завещали свое мужество, отвагу, любовь к Отчизне…

Абитуриенты побывали в знаменитом музее ВДВ, в котором Петр, впрочем, не раз бывал и раньше.

Но в музей тот он мог бы приходить без конца.

Абитуриентов собрали на беседу. Притихшие, так что слышно было, как муха летает, слушали они начальника училища, высокого, широкоплечего генерал-лейтенанта.

Он был немногословен. Рассказал об истории, о боевой славе училища. Рассказал, как будут проходить экзамены.

Многое, о чем говорил генерал, было им известно, и все же воспринималось как откровение.

— Вот так, товарищи, — завершил генерал свою речь. — Окончившим присваивается воинское звание лейтенанта, вы получаете специальность командира воздушно-десантных войск с присвоением квалификации инженера по эксплуатации гусеничных и колесных машин. Что, сложно запомнить? — Генерал улыбнулся. — Ничего, получить эту квалификацию еще сложнее. Так-то. Обманывать не буду. Конкурс большой, в училище попадете не все. Но успеха на экзаменах желаю всем без исключения.

Расходились молча.

Сухая деловая речь начальника училища, особенно ее конец, заставили вновь призадуматься о предстоящих испытаниях.

Петр знал, что заявлений и рапортов было подано куда больше, чем собралось здесь их, допущенных к экзаменам. И все же и их, допущенных, намного больше, чем может быть принято. Собрались лучшие, попадут лишь лучшие из лучших. Он должен быть среди них. И будет!

Ему вдруг сделалось легко на душе. Он почувствовал такую уверенность, словно ему зачитали уже приказ о зачислении. Прочь умчались сомнения, неуверенность. Примут! Иначе не может быть!

С этого момента Петр весь сосредоточился на главном — на экзаменах, вернее, последнем этапе подготовки к ним.