Александр Грог - Время своих войн 1-2

…Сделал все, о чем просил Извилина, включая то, что на последнем отрезке маршрута геолога не уберег. Не самого худшего из людей, которых ему приходилось когда–либо «стирать», но заработавшего исчезновение из списков по факту готовности продаться чужим, в клювике снести те секреты, в которых не был уверен, но в которых, к последнему в своей жизни восторгу, смог убедиться. Казак бесился от мысли, что предательство может быть столь симпатичным на характер. И теперь сердился на Извилину, что тот не торопится принимать от него ни отчет, ни образцы с бумагами, которые заложил в известный лишь им двоим схрон, и тому, что держался словно ни в чем ни бывало, удивляясь камушкам, которым никак удивляться не должен, едва ли сердясь на то, что он, Петька — Казак, как бы протестуя, доставил с того района еще и два живых образца, но под другую, наскоро состряпанную легенду…

Врать средь своих не положено, но присочинить — Петька утешался тем, что именно «присочинил» — не возбраняется.

----

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

«Израиль объявил о намерениях заказать Германии строительство нескольких военных кораблей — двух корветов MEKO и подводной лодки типа Dolphin, и выразил надежду, что проект будет профинансирован немецким правительством…»

/Deutsche Welle — Hannoversche Allgemeine Zeitung/

«США арестовало собственность 128 официальных лиц и 33 организаций Зимбабве. Это было сделано по личному приказу президента Джорджа Буша за препятствование развития демократии в стране. В официальном заявлении говорится, что США давно просили правительство Зимбабве прекратить притеснение гражданского общества, прессы и политической оппозиции и восстановить законность. Отдельно указывается на то, что прошедшие парламентские выборы не были ни свободными, ни честными. Официальный Вашингтон особо подчеркнул, что «эта акция направлена не против народа Зимбабве, а против тех, кто больше всего повинен в его бедственном положении…»

/РИА «Новости»/

(конец вводных)

----

Седой, случаясь, чудачит.

— Слушай как лес дышит!

И под это отправляет в самую чащобу, потом заставляет рассказывать. Седой (с Михея ли заразился?) верит, что лес живой и обладает разумом. Стараются не разочаровать.

— Утром дышал бодренько! — бойко докладывает Лешка.

— Но с присвистом! — делает поправку Казак.

— С полудня ровнее стало, словно отдыхал.

— Но еще присвистывал, — утверждает Казак. — Через раз и едва слышно.

— Свистишь! — сомневается Леха. — Наговариваешь! К обеду ровненько было, без заморочек.

У меня слух тоньше. Природный! Твой — городской. Звукозасранный!

— Миша! Тебе в лесу жить приходилось. Как дышал? — просит уточнить Седой.

— Утром удивленно, но и снисходительно, будто бы знал: что ждать, с полудня с недоумением, словно не знал, дышать ли вволю, не коснется ли его.

— Что не коснется?

— Откуда я знаю? — дивится Миша.

Но сходятся в одном.

— Сейчас не дышит! Затаился.

— Ждет?

— Может и ждет — похоже так.

— И чего?

— Того, что дождаться не хочется.

— В бору порубщиков ждать? — бросает догадку Миша.

— Туда им не пробиться. На закрайке делянку присматривали.

— Кому веселье?

— Пусть Миша сбегает — он медведей не боится.

— Только чтобы ломалось у них там все от естественных причин, — наставляет Седой.

— Руки–ноги тоже! — вставлял Петька — Казак. — А вообще–то стоило бы повыдергивать…

— Брось, они люди подневольные.

— На денежных халтурках подневольных нет.

— Но колеса больше сюда не волоки!

И вспоминают как в один год Миша «разул» гусеничный трактор, не оставив собственного следа, доставив репутации тому месту, как «темному». А кому еще, как не лешим, красть ненужное неподъемное железо?..

— Так может Петровича?

— Петрович куда бы не нацелился, остальным за ним пыль глотать!

Лихих глаз дым неймет. Замполит не стесняется льстить, без стеснения и уязвляет.

— Люблю молодца за обычай! — кряхтит, а тащит! А у нас все так: медведь в лесу, а шкура продана! Большое бережение малого барыша.

— Не ной!

— Стоню, яки раненый! Нытье по уважительной причине имеет право называться стоном.

— От лихой бабы ни пестом, ни крестом — это понятно, но от Замполита есть чем оградиться?

— Наливай! — соглашается «Шестой».

— Тост?

— Через цинизм к оптимизму!

У Лешки — Замполита много девизов, но этот, по отношению к нему, самый верный…

ШЕСТОЙ — «Лешка — Замполит»

Ильин Алексей Анатольевич, воинская специальность до 1992 — войсковой разведчик, пластун в составе спецгруппы охотников за «Першингами», после расформирования групп (согласно секретному дополнению к Договору об РСМД) был уволен в запас. По предложению бывшего командира ушел «за штат». Проходит ежегодную переподготовку в составе своей группы частным порядком

В период службы завоевывал призы по стендовой стрельбе в открытых соревнованиях для подразделений ГРУ, четырежды выигрывал закрытые состязания «Упражнений для специалистов», как среди одиночников, так парные и боевых троек по АПС — автоматическому пистолету Стечкина. Неоднократно женат, по последнему факту живет гражданским браком, трое детей.

Прозвища: «Алексич», «Рыба», «Замполит», «Пистон», «Два–двадцать» (уважительное среди стрелков из АПС — за умение перезаряжаться), «Балалайка», «Щепка»… и др.

АВАТАРА — псимодульный внеисторический портрет основанный на базе новейших исследований ДНК — (литературная форма):

«В морг…» — распорядился доктор, пряча в халат слуховую трубку.

Санитар, позевывая, убрал с одеяла табличку «Филимон Кончей».

«Так ведь дышит…» — потер он от холода руки.

«Вне значения. Пока довезете…»

Больница при странноприимном доме помещалась в бревенчатой избе, к окнам которой липло серое, хмурое утро. До покойницкой было рукой подать, и Филимон всего полсотни шагов видел над собой круглое лицо санитара с вислыми, качавшимися усами. Однако жизнь, как сонмище ангелов, умещается на кончике иглы. Пока его, завернутого в простыню, катили по лужам грязного, запущенного двора, он снова проживал свои детские годы. В пыльном захолустье, жевал травинку, болтая ногами на бревне, считал две проезжавшие за день телеги, а потом в десятый раз перечитывал недлинные полки провинциальной библиотеки. Зимой он оставался в читальне, где жгли казенную лучину, уперев щеку ладонью, мечтал о странах, в которых никто никогда не был, и долго смотрел в темноту сквозь засиженные мухами стекла. На беду ему попадались не только русские книги. От евреев он узнал про тайное имя Бога, которое открылось на горе Моисею, от пессимистичного немца — про слепую волю, которая движет миром.