Александр Грог - Время своих войн 1-2

А если уходя стукнуть в ставни родного дома или, если нет такой возможности, то дома чужого, но чем–то близкого или приглянувшегося, то укрепит втрое. А от врагов наговор краткий:

«Мученица Параскевия, нареченная Пятницей, и мученики Терентий и Неонил и их чада: Сарвил, Фота, Феодул, Иеракс, Нит, Вил, Евникий, спасите, сохраните от врагов видимых и невидимых. Аминь!»

— Седой, о чем задумался?

— И чтоб гостями на погосте, а не «жителями»! — поднимает тост Седой.

Казак тут же рифмует затейливую бессмыслицу.

— На погосте гости, из погоста — кости!

— Все будет, — вздыхает Седой. — И то будет, что нас не будет.

После драки, что после боя, как остынешь, всегда философское настроение. Все как у всех: с первого боя говорили, перебивая друг друга, взахлеб, беспрестанно смеясь, с десятого спали, кто где нашел место прилечь — хоть и на голых камнях. Но никто еще не лежал развалившись во все тело, как в мирное время, каждый сжавшись в калач, чтобы поставлять под нож, осколок или пулю как можно меньше места… Потом в какой–то момент все изменилось — заматерели.

До вечера еще далеко, потому Седой предлагает протопить баню по второму кругу, на этот раз и одной закладки должно хватить — баня еще теплая. А пока можно перейти в дом, отдохнуть на лавках… Но все отказываются. То есть, за протопку бани все — «за», а вот куда–то перебираться, когда так хорошо — на кой? Можно здесь поваляться — вздремнуть, и даже на траве возле бани вполне удобно.

Когда–то Седой требовал, чтобы хоть на пару дней, но если не в дальней командировке, как хошь, но если его уважают, обязательно должны вырываться к нему на Аграфену, попариться особыми вениками. Хотя и посмеивались про себя над этими причудами, но съезжались к Седому как раз к этому дню — отметить свой второй день рождения, а заодно и, раз уж так вышло, и Аграфену–купальницу, 6 июля, когда всякий русский человек, держащийся традиций, должен обязательно попариться в бане и непременно свежими вениками, сломленными в тот же день: в каждом должно быть по ветке от березы, липы, ивы, черемухи, ольхи, смородины, калины, рябины и по цвету разных трав.

Любит русский человек праздники. Когда их нет — выдумывает, либо находит подходящий случай, чтобы простой день стал праздником. Жизнь полна случаев…

Седой обладает той же самой, что и Казак, «детской» привычкой шевелить тыльной стороной кисти нос: теперь уже порядочную угрястую картофелину, с тонкими красными и синими прожилками, что выступают под кожей затейливой паутиной — казалось бы, верный признак, что его хозяин не только не чурается, а пожалуй, что и изрядно грешит спиртным. Но только не в этом случае, здесь природа допустила какую–то ошибку, и даже сам Шерлок Холмс пришел бы к неправильным выводам. Не потребляет Седой — вовсе! Но вот поиграть в пьющего при случае любит, грешит, к восторгу тех, кто знает его хорошо, достиг здесь вершин актерского мастерства — Мейерхольду отдыхать, Станиславскому удавиться!

Старой кости сугрева нет. Седой иной раз так парится, здоровяки, сомлев, сползают под лавки на пол, прося плеснуть на них колодезной. Войлочный колпак на уши, чтобы не «оплавились» — это да, но рукавицы не признает — собственные руки, что у стеклодува, никакого жара не чувствуют. Иной раз то, что слишком жарко, определяет по запаху паленого волоса — он первый дает знать.

Седой подкладывает березовых чурок, раздувает, открывает душник, приоткрывает дверину, подперев кочергой, чтобы дым выходил на обе стороны, и предупреждает, чтобы кроме него не лазили — можно с непривычки нахвататься дымных горестей, да не пили больше — баня для трезвых, и даже, от соблазна, убирает все бутылки, кроме той с которой возился Извилина. Все уже, как принято говорить в этих местах — «читые», не по одному разу окунулись в реку, а тут (прямо от бани) в воде бьют ключи, такое, кого хочешь, на ноги поставит. Еще понимают, что предстоит серьезный разговор. Не под вино…

Вечные конкуренты: Мишка — штатный пулеметчик, по прозвищу «Беспредел» (он же «Третий номер») и номер «Второй» — Сашка — Снайпер, в самом деле — снайпер, под известным среди подразделений прозвищем «Гвоздь» — за умение забивать гвозди пулей — «центровые» Командира, который держит их при себе в качестве дальней огневой поддержки группы, ее главные козыри, на случай, если что–то пойдет не так, взяв из под ската крыши бани ореховые удочки, идут соревноваться, кто больше настебает рыбы, пока всех снова не призовут париться. Сам «Командир» — «Первый номер», предоставляя всему идти собственным чередом, дремлет подложив веник под голову. Остальные спорят.

— Кто кого обловит? Опять Сашка Мишу обставит?

— Александр Михаила обловит, — подтверждает Седой (а это значит, что так и будет).

— Почему?

— Потому как он званием старше! — острит Замполит.

— Он ростом меньше и удочку взял правильную, — сердится Седой. И больше не объясняет, будто с этого все понятно.

— То–то! Размер завсегда имеет значение! — радуется Петька — Казак, и тут же принимается рассказывать, как после «Сербской» решил прогуляться и, бегая от злых венгров (бывают же такие больные на голову полицейские!), забрел в Австрию и там долго питался только рыбой. Хвалил рыбу и австрийские законы. В одном месте «докопались» — спросили документы, а Казак им сразу же про то, что они — скрытые фашисты, что это они его преследуют по расовым мотивам, что он «есть еврейский индус путешествующий». Про индуса они даже не дослушали — так напугались за «фашистов», документы забыли спросить, сразу же стали предлагать — чего бы ему доброго сделать, не нуждается ли в чем? Казак к тому времени действительно так загорел и обветрился, что мог и за африканца сойти, только уже линялого, потасканного, как большинство европейских.

— Ну, ты и дока, однако… Точно из казаков? — с подозрением косится Леха. — Однако, бздец Европе, если Турция в нее войдет! — мрачнеет он. — Эти быстро перехватят, что на этом деле можно зарабатывать. А если в Турции свои национальные евреи есть, если и они туда хлынут — полный трындец будет.

— Я, может быть, тоже еврей! — с вызовом говорит Петька. — На бздец Европе готовили? Вот и приближаю!

— Ты, если и еврей, то еврей правильный — русский еврей — тебе за Россию больно, и воюешь ты не ради того, чтобы мошну свою набить, — говорит Замполит.

И, словно на всякий случай, вглядывается пристально. Петька под его взглядом задирает подбородок — поворачиваться так и этак.

— Какой ты еврей! — отмахивается словно от надоедливой мухи Леха. — Евреев на Руси не по носам меряют, а по поступкам. Поступки твои не жидовские, а даже наоборот — значит, русский ты! И не мельтеши!