Александр Грог - Время своих войн 1-2

— За него только в стихах.

— А иного и не просим!

Извилина читает «бессмертники» от внука «Ибрагимки», чей дед Ибрагим Петрович Ганнибал, уроженец Эритреи, где пришлось топтаться всем им, крестник царя Петра, был черен, как смоль, а внук, не слишком уж и выбелев, стал гением, служащим прославлению и утешению России, как никто доказав, что не кровь, а дух! Тут же, воспрянув, вспоминает его озорной цикл, разыгрывая «Графа Нулина» в лицах.

Нет ничего проще, чем запомнить стихи… Они словно созданы для этого. Сухим горлом пригубляет вина прямо из бутылки и снова декламирует известное застольное:

Бог веселый винограда

Позволяет нам три чаши

Выпивать в пиру вечернем.

Первую во имя граций

Обнаженных и стыдливых…

— Были же поэты!

— Это не поэзия — возражает Извилина. — Это игрушка, пустячок от гения. Просто моменту соответствует — нашему душевному настрою и пониманию.

— Точно–точно! — поддерживает его Петька — Казак. — Как там у тебя?

— У него?

— У нас!

Тут Петька — Казак обильно начинает сдабривать Пушкина собственной отсебятиной, характеризуя муз — всех до одной, и призывая пить за каждую в отдельности. Наконец–таки, вырвавшись из их заманчивого плена, просит Сергея вернуться к поэту, который, судя по оставленным запискам современников, разбирался в этих делах лучше.

Посвящается вторая

Краснощекому здоровью,

Третья дружбе многолетней…

— А мы как–то наоборот начали, — разом грустно и философски огорчается Миша — Беспредел. — Сразу с третьей на баб перепрыгнули, где и застряли…

— Миш, тебе какие женщины больше нравятся? Толстые или тощие?

— Усредненных нельзя любить?

— Действительно, ну ты, Лексеич, и сказал. Это же все равно что корову с конем сравнивать. На корове не поедешь, коня доить не будешь…

— Зато, в этом вопросе есть то, что всех нас уравнивает!

— Это что?

— А, рога!

— Тьфу! Вот брякнул…

— Може пободаемся?

— Бычий обычай под ум телячий!

— И наши рога на торгах бывали! — нарочно ли бьет в больное, судача пьяное, терзая за душу, про то — что собственным их гражданским женам, когда они в командировках, настолько в невмоготу, что…

Перед ловеласами не устоять, хоть как там пугай! По себе и знают. Сколько их на всю жизнь охромело, а не пример! Они ли, другие, туда же — на «сладкое». Леха сам таким был, теперь сполна хлебал…

— Китурку застегни — хозяйство растеряешь!

Речей застольных не переслушаешь. Гуляют собственной, понятной только им чередой, хмельные образы…

Всякого пьяного черт раскачивает на отвагу. Случаются отважные в полной трезвости, но столь мало, что впору на учет ставить и допрашивать — откуда ты такой выискался «вымирающий вид»? Подавляющему большинству просто ни до чего нет дела. До той самой поры, пока приходит время садиться на сковородку…

— Что это, врут про Пушкина будто он африканец?

— Русский африканец! — строго поднимает палец Седой.

— Это, конечно, меняет, — соглашается Миша, усвоивший кое–что из последних уроков Извилины. — Это уже категория?

— Категория! — успокаивает его Сергей.

Петька договаривается до мысли, что народ в России морят по причине грядущего глобального потепления — по той причине и леса изводят до самой тундры, намечено на их месте ананасовые пальмы сажать.

— Боится Пиндосия, что будем мы первыми по ананасовому молоку!

Леха щурится, теряя нить беседы…

— О чем речь? — пытался нащупать русло.

— В глобальном? В том, что щупается!

— Речь идет о плодоностности девственности, — пьяно выговаривает Казак.

— Понял, что сказал? — возмущается Сашка.

Георгий жалеет, что нет гитары, потому как в голове строчками складываются слова, как: «Нам стреляться ушла пора, Нам пора поменять прицел…», или еще: «И наполнится жизнь сожаленьем — Сожаленьем, что нет войны…», потом про «детей крапивы» и «левенькую смерть» тем, кто стрелял «неправедно»… и еще много всякого, что поутру не вспомнишь, а сейчас записать лень. А средь них и такие, словно на миг заглянул не то в прошлое, не то в будущее:

Застыло время в окопах затаясь…

Свинец и кровь,

И кровь свинцом,

И с каждой капли пуля

Рождается в ответ

И в клочья время рвет…

Поэзия жизни в ее хрупкости. В тесноте песни поются, а складываются на просторе. Георгий, да не только он, мыслями уже не здесь… Каждый видит свое, не каждый готов в том признаться. Можно вволю наесться, наспаться, на бабе полежать — все надоедает, кроме жизни. Вволю не наживешься, особо когда красоту научишься понимать и ценить. Всякую красоту; ту что за углом, и в мчавшейся на тебя машине, чиркающую осколком по нагретому камню чужой страны с дурным рикошетом в висок, необъятностью навалившегося неба и последним лучом солнца упавшим на тускнеющий глаз…

От бани, под небом усыпанным миллиардом звезд, где возле какого–нибудь паршивенького солнца по закону идиотизма какой–нибудь зеленый головастик озабочен схожими проблемами, гулянка перемещается в дом, и под утро, когда из пяти пальцев ни одного не разглядеть, а один за всех семерит, когда стороннему глазу в какой–то момент кажется, что допились до состояния, что всем скопом готовы ползти сдаваться одинокому разъяренному колибри, Седой вдруг тихо и трезво встает и выходит из избы — поваляться по утренней росе — что делает всегда. Трое или четверо, как не бережется, чувствуют движение и, не прерывая храпа и сопения, сквозь прищуренные веки провожают его до дверей…

Во дворе из темного закутка, образующегося на стыке хлева и дровяника, отшагивает Молчун — показывает себя, что все в порядке, и снова исчезает.

Спустя десяток минут из дома выходит Извилина — медленно ведет головой от стороны в сторону, прислушиваясь к тихому, еще сумрачному утру. Сразу же вычисляет — где Молчун, делает знак, чтобы шел спать, и сам занимает его место…

----

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

На шестисторонних переговорах в Пекине Северная Корея согласилась заморозить свою ядерную программу в обмен на экономическую помощь в размере 300 миллионов долларов. После двухдневных переговоров, послы Китая, Северной и Южной Кореи, США, Японии. России подписали окончательное соглашение, по которому Северная Корея осуществит остановку атомного реактора в Йонгбьоне, а также заморозит деятельность других центров ядерных исследований и впустит в страну международных инспекторов. Взамен Северная Корея будет дополнительно получать 950 000 тонн горючего в год. В соответствии с соглашением США вычеркивают Северную Корею из списка террористических государств и больше не будут считать ее своим врагом.

(конец вводных)

----

…Часом раньше от утренней прохлады просыпается мальчишка лет двенадцати, выползает из–под предела бани, где пролежал едва ли не весь день, вечер и часть ночи. Где слушал разговоры большей частью малопонятные и сильно–сильно испугался три раза: первый, когда забрался под банный придел, и сверху, вдруг, застучали, вошли незнакомые люди и сразу же стали разговаривать «чужие разговоры», второй — когда кто–то предложил поднять доску, после того, как едва ли не на нос Вовке свалилось маленькое блестящее стеклышко. В третий — когда проснулся, потому как, некоторое время не мог понять — где находится. Хотел встать, ударился головой, тогда все разом и вспомнил, после чего испугался еще больше — ужом выполз из–под банного предела и в лунном свете потрусил к дому, забыв про камью на реке и даже оставленную под пределом маску с трубкой. Забоялся, что дома спохватились — влетит! Тут же, на ходу, принялся придумывать, что соврет, еще не зная, что врать не придется, так как мать сама загостилась и решила, что сын завалился спать на сеннике, а если бы проверила, да не нашла, то подумала бы, что ушел к тетке, да там и заночевал…