Александр Грог - Время своих войн 1-2

----

ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):

Россия 2001 -

падение производства до уровня предыдущих лет:

цельномолочной продукции — 1963,

производству телевизоров — 1958,

объемам добычи угля — 1957,

животного масла — 1956,

кирпича строительного — 1953,

грузовых автомобилей — 1937,

кузнечно–прессовых машин — 1933,

зерноуборочных комбайнов — 1933,

производству металлорежущих станков — 1931,

выпуску тракторов — 1931,

пиломатериалов — 1930,

выпуск вагонов — 1910,

тканей всех видов — 1910,

обуви — 1900,

шерстяных тканей — 1880…

2001 по отношению к 1989 году:

1989 — тонн молока 55,7 миллиона,

2001 — 32,9 (падение до уровня 1958‑го года)

1989 — поголовье свиней — 40 миллионов,

2001 — 15,5 (падение до уровня 1936‑го года)

1989 — поголовье крупного рогатого скота с 58,8 миллиона,

2001 году — 27,1 (падение до уровня 1885‑го года)

1989 — поголовье овец и коз — 61,3 миллиона,

2001 — 15,2 (падение до уровня 1750‑го года)…

/согласно данным ГОСКОМСТАТ Российской Федерации/

(конец вводных)

----

«Четвертый», «Пятый» и Седой за стол не садятся, а у стойки заказывают еще.

— Нам бы повторить!

Пьют облокотясь, с достоинством и верой в завтрашний день. Зрелище по нынешним временам уссюрное — сюрреалистическое — три мужика пьют чай. Дежурная «дневная» барменша в белом фартучке смотрит с подозрением — как на инфекционных больных и потом, явно рисуясь, громко зовет с кухни напарницу — свояченицу, такую же рыхлотелую, только в фартучке уже не кружевном, а заляпанном пятнами и пропахшем прогорклым маслом, — оценить заезжих придурков.

— Думаешь, придут? — спрашивает Извилина.

— Придут! — уверенно говорит Седой. — Уже присылали пересчитать. Два раза заходили — очень старательно мимо нас смотрели. Изумились, что опять вас, не беря меня в расчет, всего двое, да еще и не те, что возле бани среднему Ситянскому с друганами морды щупали. Теперь со стороны кухни все проверяют и ближние машины выглядывают с неместными номерами, в которых сидят, не выходят, либо рядом тусуются — но это зря, здесь транзит, да еще и базарный день. Только запутаются в предположениях…

Седой успевает рассказать про Ситянских. Что деревня была такая, да вроде и сейчас есть — Ситно, только непонятно живет ли там теперь кто–нибудь.

— «Ситянские карманники» прозвище свое получили не за то, что по чужим карманам шныряли — такого тут не водилось, а за то, что в собственных таскали всякую дребедень, приспособленную для драки. За что не раз были жестоко — бывало, что и жердьем — побиваемы, да так и не отучены.

Седой почти слово в слово повторят то, что слышал когда–то от покойного деда Михея, даже сохраняя его интонации — характерный говорок. Чтобы не скучать и отвлечься, рассказывает и что сам думает по этому поводу. Что Ситно — деревня особая. Добра деревня, в месте хорошем — у озера большого, да слава худа, что ей, что озеру. Характеры складывались по деревням — семьям. Ситно, должно быть, зачервоточило во времена незапамятные. Появился какой–нибудь прохиндей, что, уйдя на заработки, вдруг, возвернулся в сапогах со скрипом, красной ситцевой рубахе, «подсигаром» в кармане, взялся дарить девкам платки, совать мужикам папиросы, в общем, произвел неизгладимое впечатление на тех и других. Хвастал безмерно, чем ломал устоявшийся уклад, и вот уже прививались иные привычки. Извращались городским неправильным заработком. Стали жить не за счет топора, не косьбы (а косцы были знатные), не рыбной ловли, а срамного лакейства, становились половыми или «погорельцами», запрягали лошадь в загодя, с «умом» пожженную телегу, и ехали срубить деньжат с доверчивых городских. Тут же продавалось и подаяние — все то, что им подавали «натурой». Совращались длинным или скорым рублем. Иногда уже и вся деревня превращалась в коробейников, забрасывала хозяйство, раз за разом отвыкая от него. Уже не обращали внимания на завалившийся хлев и текущую крышу, только дожидаясь нового сезона, когда можно отхватить всего и разом. Так и случилось, что на примере одной шальной удачи, на зависти к ней, на червоточинке, подхватывало целую деревню и не скажешь теперь как ее прежде звали, стало — Ситно, а попросту «Решето», как поменялись люди в нем и мнение о них: «У ситянских все одно — как вода в решете — толку не будет». Привозили дурные городские привычки. Михей поминал про хитрую свинчатку, весовые бронзовые или чугунные гирьки на шнурке и складные полураскрытые ножи за спиной, скрытые рубахой с запуском — лезвие заторнутое за брючный ремень, рукоять на внешней стороне «под руку». Уже тогда умели переделывать под стопор, чтобы, открывшись, лезвие уже не складывалось.

Седой предупреждает, чтобы готовы были ко всякому. Древние въевшиеся привычки трудноистребимы…

Извилина предпочитает собственные суждения. Задумчиво разглядывает прилепленный к стене плакат певицы, чьей сущности подошла бы надпись: «Жопа — вид спереди», нет–нет, да и поглядывает на развязную придорожную «барменшу», ожидая шевельнется ли что внутри? Осталась ли в нем жалость, снисхождение? Нет, не находит, понимает, что, случись «суровая необходимость», спустит курок — здесь клейма ставить негде, тут даже не «секонхенд», тут счет утерян…

Появляются первые, с младшим Ситянским, становятся кучей в дверях.

— Опаздываем–опаздываем! — укоризненно дружелюбно встречает их Извилина и, введя в растерянность, отворачивается, больше не обращая никакого внимания, хлебает свой чай, с наслаждением щуря глаза. Отворачивается без опаски, зная, что уже прошел умело пущенный слушок, будто приехали крутые московские (или какие–то еще) раком ставить районную «головку» за неправильное ведение дел.

Неловко толкаются в дверях, потом принимаются рассаживаться. Кто–то сразу же выходит и возвращается со средним Ситянским.

Извилина теперь никого не приветствует, будто не замечает. Завязывает разговор с «дневной» барменшей.

— Вдвоем управляетесь? Сколько в месяц зарабатываешь?

Отвечает. Привирает, но немного.

Сует конверт.

— Здесь больше, чем за погода, и ничего с вас не требуется. Никуда не бегайте, все равно в дверях остановят. Столы начинайте накрывать — мы у вас отобедаем по богатому. В нашу сторону не смотрите — здесь все быстро будет и не интересно. И не дергайтесь — мы не бандюги, а вовсе даже наоборот. Впрочем, про телефон, если есть, лучше позабыть — он сейчас для здоровья очень вредный. От добра херьню не ищут!

Извилина умеет быть убедительным, умеет и очаровывать. Смотрит чрез плечо.

— Все? — делово спрашивает Извилина. — Кто–то запаздывает? Ждем!

Ситянские в растерянности, с подобным еще не сталкивались, и не знают как себя вести. Вроде бы «наезд», но какой–то не такой. Да и не «наезжали» еще на них ни разу, чтобы сравнивать. Пошептались, кто–то зафантазировался, что это ФСБ — федеральная служба безопасности дуркует. То ли со скуки, то ли чистки начались — зацепили ее интерес каким–то боком. От такого уверенности не прибавится.